|
|
ТРИЛОГИЯ «Детство», «Отрочество», «Юность» |
|
Статья Е.
Купреяновой
Среди
ранних художественных опытов Толстого центральное место принадлежит замыслу
будущей трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность». Толстой пришел к нему в
процессе тревожных раздумий о смысле жизни, о своем месте и назначении, о
морально-этических проблемах своего поколения.
В
напряженном интересе молодого Толстого к этим вопросам выразилось его
критическое отношение к себе и окружающему, проявилась его связь с передовой
русской литературно-общественной мыслью 30—40-х годов.
Великие и
ближайшие предшественники Толстого — Пушкин в «Евгении Онегине», Лермонтов в
«Герое нашего времени», Гоголь в «Мертвых душах», Герцен в романе «Кто
виноват?», а потом в «Былом и думах» рассматривали проблему становления
человеческого характера, его духовного содержания и нравственного облика как
важнейшую проблему русской общественной жизни своего времени. По словам Герцена, одной из важнейших задач русской литературы
того времени была «расчистка человеческого сознания» от наследственного хлама,
от всего осевшего ила, от принимания неестественного
за естественное, непонятного за понятное» (Герцен А. И. Собр. соч., т. 2.
М., 1954, с. 74). Иначе говоря, это была задача
духовного раскрепощения русского общества, освобождения общественного сознания
от норм, навыков и представлений крепостнической морали, разоблачения ее лжи и
лицемерия, борьбы с ее растлевающим влиянием. Ростки нового, демократического
сознания формировались и развивались в борьбе с крепостнической идеологией и
крепостнической моралью, которая осмыслялась как борьба за нравственное
обновление русского общества.
Недоверием к господствующей морали, стремлением освободиться от
«очков», сквозь которые она заставляет людей видеть «все в превратном виде»
(Толстой Л. Н. Полн. собр. соч., т. 46. М., с. 3—4. В дальнейшем все ссылки на
это издание даются лишь с указанием тома и страницы), стремлением понять
истинную природу людей и их отношений продиктован и тревожный интерес Толстого
к внутренней жизни человека вообще, своей собственной в частности. С
юных лет Толстой ищет ее «руководящее начало» и пытается следовать ему. В
девятнадцать лет он составляет обширную программу развития всех своих
умственных и нравственных способностей и с этой целью заводит дневник, в
котором пристально анализирует свои поступки, мысли, чувства, критически
оценивает их.
Пережив
вслед за тем ряд жизненных неудач, Толстой ищет их причину в себе самом. И
вскоре дневниковая форма самонаблюдения и самоанализа оказывается уже
недостаточной, и тогда возникает потребность в более общей, широкой форме
проследить основное содержание и направление своего развития.
В июне 1850
года Толстой намеревается с этой целью «пооткровеннее
и поподробнее вспомнить и написать» последние три года своей жизни, проведенные
«так беспутно» после ухода из Казанского университета (т. 46, с. 35).
Сохранилось только начало такого рода «Записок», набросанное в дневнике 17 июня
того же года. Можно думать, что они и послужили тем зерном, из которого вырос
первый художественный замысел Толстого, неполно осуществленный в трилогии
«Детство», «Отрочество», «Юность».
Когда была
начата эта редакция — точно не известно. 8 декабря 1850 года, приехав из Ясной
Поляны в Москву, Толстой отмечает в дневнике: «Записки свои продолжать теперь
не буду. . . ежели же будет свободное время, напишу
повесть из цыганского быта» (т. 46, с. 39). О каких «Записках» идет здесь речь?
Возможно, еще о тех, которые были начаты в дневнике 17 июня. Но поскольку
никаких других следов от них не сохранилось, правильнее предположить, что
имеется в виду первая редакция того художественного произведения, в которое
переросли автобиографические «Записки». Приступил ли Толстой к работе над этим
произведением тогда, то есть еще в конце 1850 года, или же в начале следующего,
несомненно одно: его замысел вызревал у Толстого в течение
довольно длительного времени и еще до того, как он уехал на Кавказ.
Толстой свидетельствовал, что, создавая «Детство», он во многом
следовал «формам выражения» своих любимых тогда писателей Стерна («Сентиментальное
путешествие») и Тепфера («Библиотека моего дяди») (т.
34, с. 348). Что же касается идейного содержания и жанра первого художественного
творения Толстого, то они в значительной мере были подсказаны «Исповедью»
Руссо, оказавшей наряду с другими произведениями «женевского гражданина» очень
большое влияние на формирование мировоззрения и на творчество Толстого, о чем
он сам неоднократно говорил, в том числе и в одном из червовых вариантов
«Юности» (т. 2, с. 345). Однако идейные и стилистические традиции этих
европейских писателей были осмыслены молодым Толстым с точки зрения насущных
задач современной ему русской жизни. Первая редакция будущей трилогии позволяет
установить идейно-художественную преемственность ее замысла от традиций
русской литературы, от одного из наивысших ее достижений предшествующих лет —
«Героя нашего времени» Лермонтова.
Конечно,
«биография» и психологический облик героя «Записок» Толстого не похожи на
обстоятельства жизни и облик Печорина. Но и тот и другой, каждый по-своему,
являются образами «несчастливых» и неповинных в этом людей, в беспощадном
самокритическом анализе которых их собственные «пороки и слабости»
(Лермонтов), «слабости и дурные качества» (Толстой) раскрываются не как
индивидуальное, а как общественное явление.
Однако
метод типизации Толстого уже существенно иной, чем Лермонтова. Образ Печорина обрисовав методом портретной характеристики, лишен
внутреннего развития, дан как сложившийся характер, он от начала до конца
остается неизменным.
В противоположность Лермонтову, Толстой стремится проследить самый
«ход развития» своего героя, вырастающего, как и Печорин, в среде, где, говоря
словами Герцена, «естественный смысл ребенка» со дня его рождения «развращался
воспитанием». Тем
самым в центре внимания Толстого оказывается процесс формирования человеческой
личности, протекающий в сложном взаимодействии ее естественных
потребностей и устремлений с окружающей и во многом противоестественной
общественной средой. Именно поэтому особое значение приобретает у Толстого
тема детства, как исходного периода развития его героя.
Концепция
детства, сложившаяся у Толстого, легла впоследствии в основу его педагогических
воззрений и была сформулирована им в одной из его педагогических статей
следующим образом: «Во всех веках и у всех людей ребенок представляется
образцом невинности, безгрешности, добра, правды и красоты. Человек родится
совершенным, — есть великое слово, сказанное Руссо, и слово это, как камень,
останется твердым и истинным» (т. 8, с. 322).
Как и у
самого Руссо, представление о том, что человек родится совершенным и
гармоничным существом и утрачивает эти качества в процессе своего дальнейшего
развития, было насыщено у Толстого критическим содержанием. Оно снимало с
человека вину за его пороки и несчастья, возлагало ответственность за них на
ненормальные условия человеческой жизни, заставляло искать противодействия
отрицательному влиянию светского воспитания и общества на человеческую
личность.
Кругом этих
вопросов и определяется идейная проблематика первого художественного замысла
Толстого.
Не
случайно, что первая редакция задуманного Толстым произведения была в основном
посвящена детским годам жизни героя.
В процессе
переработки первой редакции замысел Толстого существенно изменился.
Произведение приобрело более четкие автобиографические черты и форму «романа»,состоящего из отдельных, но продолжающих одна другую
повестей, каждая из которых посвящена одной из «эпох развития». Первой из них и
явилась повесть «Детство», напечатанная в 1852 году в некрасовском
«Современнике». Это было первое выступление Толстого в печати.
Критика
сочувственно встретила появление повести, отдав должное выдающемуся дарованию
ее неизвестного автора, скрывшего свое имя под загадочными инициалами «Л. П.».
Приступая к
работе над «Отрочеством», Толстой 30 ноября 1852 года следующим образом
охарактеризовал свой художественный замысел: «Четыре эпохи жизни составят мой
роман до Тифлиса. Я могу написать про него, потому что он далек от меня. И
как роман человека умного, чувствительного и заблудившегося он будет
поучителен» (т. 46, с. 150—151). Неполным осуществлением этого только теперь
окончательно определившегося замысла и явилась трилогия «Детство»,
«Отрочество», «Юность». Предполагавшаяся четвертая часть «Молодость», планы
которой сохранились в бумагах Толстого, осталась ненаписанной.
Образ
главного героя трилогии Николеньки Иртеньева вполне
отвечает характеристике «умного, чувствительного и заблудившегося человека». И
он автобиографичен в той мере, в какой Толстой
воплотил в нем собственные переживания, искания и заблуждения. Тем не менее это не автопортрет, а художественный образ, в котором
все пережитое автором возведено из личного на степень общего, очищено от всего
случайного и нехарактерного, пополнено творческим вымыслом.
Трилогия
написана в форме воспоминаний взрослого человека о ранних, безвозвратно ушедших
годах своей жизни. Благодаря такой форме у читателя и создается ощущение
автобиографической подлинности образа Николеньки. Но рядом с Николенькой встает
образ рассказчика, образ умудренного печальным опытом жизни человека,
взволнованного воспоминаниями о своем прошлом, заново переживающего и
критически оценивающего его. Тем самым точка зрения Николеньки на изображенные
события его жизни и авторская оценка этих событий, выраженная от лица
рассказчика, далеко не тождественны. Одним из наглядных примеров того может
служить подчеркнутое противопоставление детского отношения Николеньки к Наталье
Савишне авторскому «воспоминанию» о ней. «С тех пор,
как я себя помню, помню я и Наталью Савишну, ее
любовь и ласки; но теперь только умею ценить их». Это говорит автор. Что же
касается Николеньки, то ему «и в голову не приходило, какое редкое, чудесное
создание была эта старушка».
Таким
образом, объективный смысл изображаемых явлений раскрывается не в переживаниях
Николеньки, а в той оценке, которую получают эти явления и их восприятия
Николенькой в воспоминаниях рассказчика, условно — взрослого Иртеньева[1].
В силу этого образ главного героя трилогии носит ретроспективный характер и
расслаивается на два образа. Один — это тот Николенька Иртеньев,
который непосредственно мыслит, чувствует и действует сообразно своему детскому,
отроческому и юношескому возрасту, другой — никак не действует, по анализирует и судит первого с высоты своего зрелого
жизненного опыта. Оба аспекта и их сложное соотношение мотивируются автобиографической
формой «воспоминаний», которая придана повествованию.
Уже ранние
дневники Толстого представляли собой документ, в котором личность его автора
все время выступает в двойном аспекте, одновременно в роли «подсудимого» и
«судьи». Пристально изучая и наблюдая себя с юных лет, он не ограничивался тем,
что фиксировал в дневнике сделанное и пережитое в каждый данный день, но
подвергал то и другое самому пристальному критическому анализу. Этот метод
самонаблюдения, выработавшийся еще в ранних дневниках Толстого, определил
художественное своеобразие трилогии, особенность психологической характеристики
его героя.
Но в каждой
из частей трилогии он применяется различно, сообразно с теми художественными
задачами, которые вставали перед Толстым при изображении данного периода жизни
его героя.
Наибольшим своеобразием
отличается повесть «Детство».
Несмотря на
краткость времени и эпизодичность изображаемых событий, из их описания
слагается удивительно полная и яркая картина целого периода человеческой
жизни, «счастливой, счастливой, неповторимой поры детства». Но ее «счастье»
состоит не в тех или других внешних обстоятельствах детских лет жизни героя
повествования, а в «совершенстве» его детской души, в поэтичности и цельности
мироощущения, присущего ребенку. И то, что ребенок успевает пережить за один
или два дня своей жизни, с достаточной полнотой раскрывает сложность я
своеобразие его мироощущения. Применяя метод, уже испытанный в «Истории
вчерашнего дня», Толстой рассматривает все пережитое Николенькой в первый и
второй день под увеличительным стеклом «воспоминаний» рассказчика. Постоянно
вторгаясь в ход событий описываемых дней, воспоминания рассказчика намного
расширяют их рамки. Ведь фактически речь идет не только и не столько о том,
что произошло с Николенькой, когда он в данное утро вошел в классную комнату, а
преимущественно о том, что, «бывало», происходило в ней с рассказчиком много и
много раз. Аналогичным образом, как бы двойным планом, обрисовано и
большинство других, на первый взгляд эпизодических, событий последнего дня,
проведенного Николенькой в деревне. Занятия отца с приказчиком, охота, игры,
обед, юродивый Гриша — все это, преломляясь сквозь воспоминания рассказчика,
воспринимается, как явления, характерные для всей обстановки детства
Николеньки, отражающие ее существенные черты и взаимоотношения: не осознанные
ребенком, но ясные взрослому человеку, вспоминающему свое детство.
В
специальной главе, многозначительно озаглавленной «Детство», главное —
глубокая грусть о навсегда утраченном счастье чистоты, непосредственности и
безмятежности детского мировосприятия.
Да, детский
мир Николеньки, ограниченный пределами дворянской семьи и усадьбы, полон для
него тепла и очарования. Но совсем не потому, что он прекрасен сам по себе, а
потому, что прекрасна душа воспринимающего его ребенка. И Толстой дает
явственно почувствовать это. Запутанное материальное положение семьи, моральная
нечистоплотность отца, трагизм образа матери, искалеченная жизнь Натальи Савишны, горькая участь, ожидающая Карла Иваныча, — все эти и многие другие штрихи и детали, еще не
осознанные Николенькой, но настойчиво выступающие в воспоминаниях рассказчика, раскрывают
оборотную и неприглядную сторону того, что казалось Николеньке столь милым и
дорогим.
С еще
большей резкостью этот контраст проступает в изображении второго дня,
протекающего в московском доме бабушки. Фальшь дарящих здесь порядков и
отношений подчас вызывает недоумение Николеньки, но не нарушает ясности и
чистоты его детской души. Однако желание подражать «большим» лишает его
некоторых детских радостей и даже заставляет безотчетно совершать жестокие
поступки (издевательство над Иленькой Грапом). Так, на последних страницах «Детства» возникает
тема следующей части трилогии. Толстой определил ее для себя следующим образом:
«Интерес Отрочества должен состоять в постепенном развращении мальчика
после детства и потом в исправлении его перед юностью» (т.46, с. 286).
Отрицательные
стороны отроческого «развития» Николеньки раскрываются одновременно в двух
различных планах. С одной стороны, отрицательные черты, вообще свойственные
данному возрасту. Суммарно они охарактеризованы в главе «Отрочество», по своей
лирической тональности резко контрастирующей с главой
«Детство». Но особенности возраста — утрата «свежести чувств и ясности
рассудка», склонность к бесплодным «умствованиям» — это только та
психологическая почва, на которой постепенно прививаются мальчику нравственные
пороки его общественной среды. Рисуя этот процесс, Толстой ставил своей задачей
«показать дурное влияние» на своего героя «тщеславия воспитателей и
столкновения интересов в семействе» (т. 2. с. 243).
Таким
образом, отроческое «развращение» Николеньки обрисовано как результат
взаимодействия двух факторов: нравственно-психологического и социального.
Именно в процессе усложняющегося отношения мальчика с его родными и знакомыми,
отчасти под их непосредственным влиянием, а отчасти в силу разочарования в
них, и «портится» чистая детская душа Николеньки.
Самым
тяжелым нравственным испытанием отроческих лет явилось для героя трилогии
разочарование в обожаемом отце. По виду нежный отец и любящий муж, Петр
Александрович оказывается безнравственным эгоистом, картежником и волокитой.
Аморальным и опустошенным юношей оказывается в глазах Николеньки и его старший,
когда-то обожаемый брат Володя. В ряд с образами отца и брата
становятся и многие другие лица дворянского окружения Николеньки, отчасти
бабушка, с ее высокомерием и самодурством, до мозга костей фальшивая княгиня Корнакова, надменные, самодовольные барчуки Ивины и др.
Под воздействием всех этих людей, близких и дорогих Николеньке, но
эгоистических, а иногда и безнравственных, развиваются в нем пороки отроческого
возраста.
Обретением
утраченных в отроческом возрасте силы и теплоты чувства, но уже не безотчетных,
как в детстве, а проникнутых сознательным стремлением к добру с верой в него
характеризуется в трилогии третья пора человеческой жизни — «Юность».
Соответственно,
в третьей части трилогии возрастной, психологический фактор развития героя уже
не только взаимодействует, как это имело место в «Отрочестве», с фактором
социальным, а во многом и противодействует ему. Психологическое содержание
образа Николеньки значительно углубляется, и поэтому с большей определенностью
раскрывается и объективное содержание окружающей его жизни. Пробудившееся стремление
к добру приводит Николеньку к полной переоценке себя и окружающего. И тяжелым,
безнравственным «вздором» оборачивается в его просветленном сознании барское
высокомерие, привычка к праздности и другие пороки и
предрассудки, привитые ему средой. Глава «Comme il faut», посвященная обличению светских
представлений о человеческом достоинстве, является одной из центральных глав
«Юности». К ней примыкают главы, повествующие о благотворном влиянии, оказанном
на Николеньку его новыми товарищами, студентами-разночинцами. Но стремление к
нравственному возрождению еще не означает самого возрождении.
И, несмотря на это стремление, Николенька в основном остается самим собой,
привычка к праздности и тщеславие парализуют его добрые порывы, постоянно
заставляют его изображать из себя совсем не то, что он есть на самом деле. И
это противоречие обнаруживается не только в поступках Николеньки, большей
частью безотчетных и нелепых, но и в противоречивом течении его чувств и
мыслей. Все добрые чувства Николеньки (пренебрежение к наследству от князя
Ивана Иваныча, бескорыстная дружба с Нехлюдовым,
умиление и кротость после второй исповеди и другие) тут же переходят в
любование этими чувствами, в тщеславное желание похвастать ими и получить
одобрение окружающих. Тщеславие постоянно заставляет его видеть себя и
окружающее в превратном свете и совершать нелепые поступки.
Заключительная
глава «Юности» — «Я проваливаюсь» — звучит как печальный итог всего
предшествующего «развития» героя трилогии. Но итог этот не безнадежен. Отчаяние,
охватившее Николеньку после позорного провала на первых же университетских
экзаменах, разрешается порывом глубокого раскаяния и решимостью начать новую,
деятельную нравственную жизнь. Пусть и этот порыв останется только порывом, но
в нем залог дальнейшего нравственного роста Николеньки, его дальнейших исканий
правды и красоты жизни. Эти поиски продолжат в творчестве Толстого уже другие,
но также во многом автобиографические герои: Нехлюдов в «Утре
помещика», в «Люцерне» и в «Воскресении», Оленин в «Казаках», Андрей Болконский
и Пьер Безухов в «Войне и мире», Константин Левин в «Анне Карениной».
Искание правды жизни — эта отличительная черта всех положительных героев
Толстого определяет также индивидуальное своеобразие и первого из них —
Николеньки
Иртеньева
и выступает в трилогии как нравственно-психологический фактор,
противодействующий развращающему влиянию среды.
Решение
этого вопроса в трилогии еще не дано. Но в том, как оно намечается, уже
обнаруживается зерно кричащих противоречий всего творчества и мировоззрения
великого писателя. С одной стороны, трезвое, критическое отношение к
крепостной действительности; с другой стороны, темным сторонам этой
действительности не противопоставляется ничего, кроме абстрактного и «вечного»
добра, в следовании которому Толстой, вместе со своим героем, видит
единственный путь преодоления социального зла. И это противоречие проявляется
не только в юношеском образе Иртеньева с его пафосом
морального самоусовершенствования; но и в любовании Толстого христианским
смирением Натальи Савишны и юродивого Гриши, в
абстрактно-моралистической трактовке безобразного, типично крепостнического
поведения Нехлюдова, избивающего мальчика-слугу, и в некоторых других случаях. Но тем не менее нравственно-психологическая проблематика
трилогии в целом насыщена глубоким социальным содержанием. Процесс духовного
развития Николеньки, рассматриваемый в его тончайших психологических нюансах,
раскрывается как процесс противоречивого воздействия жизни на формирующуюся
человеческую душу. Развращающему влиянию на Николеньку «тщеславия воспитателей
и столкновения интересов семейства» противостоит благотворное влияние скромных
и обездоленных тружеников — учителя Карла Иваныча,
крепостной экономки Натальи Савишны,
студентов-разночинцев, крепостных слуг семьи Иртеньевых.
Их жизнь и чувства выступают в трилогии объективным критерием правды, добра и
красоты и оттеняют нравственную несостоятельность психологии «света»,
«господ».
В
противоречивом воздействии внешнего мира на человека, а не в его субъективных
стремлениях и желаниях ищет и находит Толстой движущую пружину человеческих
чувств, мыслей, поступков. В мыслях и чувствах Николеньки Иртеньева,
сколь бы наивны и иллюзорны они подчас ни были, отражаются реальные отношения,
реальные явления окружающей его крепостной жизни.
Несмотря на
то, что вошедшие в состав трилогии повести при своем появлении положительно
оценивались критикой, их идейная глубина и художественное своеобразие были
поняты и оценены далеко не сразу. Эта задача оказалась по плечу только
Чернышевскому и была разрешена им в статье, посвященной «Детству», «Отрочеству»
и военным рассказам Толстого, напечатанной в декабрьской книжке «Современника»
за 1856 год.
Чернышевский писал, что одной из отличительных черт дарования молодого
автора «Детства» и «Отрочества» является «непосредственная, как бы
сохранившаяся во всей непорочности от чистой поры юношества, свежесть
нравственного чувства», без которой «невозможно было бы не только исполнить эти
повести, но и задумать их» (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. 3. М., 1947, с. 428).
Именно эти черты и сближали Толстого в глазах Чернышевского с очистительным,
демократическим общественным течением современности.
ПРИМЕЧАНИЯ
Детство
«Детство».
Опубликовано впервые в журнале «Современник», 1852, № 9, с. 5—104, под
редакторским заглавием «История моего детства» и с подписью «Л. Н.».
По
некоторым косвенным данным можно предполагать, что в своей значительной части
первая редакция повести была написана весной 1851 года. Рукопись не имеет
заглавия и деления на главы. Содержание рукописи в основном отвечает
окончательному тексту, но охватывает, кроме того, несколько эпизодов,
относящихся к юности героя, впоследствии отброшенных. Повествование ведется от
лица одного из трех братьев, растущих в неблагополучной, внебрачной семье, не
имеющих в силу этого твердого общественного положения и обеспеченного
будущего. Это отличие от окончательного текста объясняется тем, что по
первоначальному замыслу внешней канвой произведения должна была послужить не
собственная биография писателя, а «история... приятелей» его детства, трех
братьев Иславиных, незаконных детей А. М. Исленьева, друга и соседа по имению семьи Толстых (т. 34,
с. 348).
11 января
1851 года Толстой отметил в дневнике: «Писать историю м. д.». Исследователи
расшифровывают эту запись по-разному. Одни считают, что она означает «историю
моего детства», и соответственно видят в ней первое упоминание замысла будущей
трилогии; другие читают ее как «историю минувшего дня» и связывают с замыслом
«Истории вчерашнего дня». Н. Н. Гусев предложил в своей
монографии «Лев Николаевич Толстой» (т. 2, с. 881) новое чтение — «История
моего дня», обозначающее, по его мнению, замысел «Детства», на том основании,
что в повести «рассказывается о двух днях из жизни мальчика» и что в процессе
работы над «Детством» Толстой называл его части «первым» и «вторым» днем.
Чтение «моего дня» представляется более убедительным, хотя остается все же
проблематичным. Других же прямых данных о работе Толстого над «Детством» в
начале 1851 года не имеется. Зато в биографии Толстого, написанной в 1878 году
при его непосредственном участии С. А. Толстой, сказано: «На Кавказе граф Л. Н.
Толстой в первый раз начал писать в романической форме. Им задуман был большой
роман, из начала которого составились Детство, Отрочество и Юность» (т.
62, с. 456). Исходя из этого, можно думать, что первая редакция «Детства» была
начата только на Кавказе, то есть не раньше июня 1851 года, а закончена, как
об этом свидетельствует дневник писателя (т. 46, с. 86), к 22 августа того же
года.
На
следующий день Толстой начал перерабатывать ее. В результате появилась вторая
и основная редакция, законченная 1 января 1852 года в Тифлисе. В ней
отсутствуют некоторые эпизоды, имевшиеся в первой редакции, и по сравнению с
ней добавлены новые. Кроме того, появляется деление на главы, в основном
совпадающие с окончательным текстом. В дальнейшем Толстой еще два раза
перерабатывал повесть, внося по преимуществу стилистические исправления. Эти
переработка дали третью редакцию, написанную между 21 марта и 30 мая 1852 года,
и четвертую, законченную в первых числах июля того же года.
3 июля
Толстой отправил рукопись Некрасову с предложением опубликовать ее в
«Современнике». В сопроводительном письме Толстой писал, что посылаемая
повесть «в сущности» «составляет 1-ю часть романа «Четыре эпохи развития»;
появление в свет следующих частей будет зависеть от успеха первой» (т. 59, с.
193).
Ознакомившись с повестью неизвестного автора, Некрасов нашел, что
она «имеет в себе настолько интереса», что тотчас известил Толстого о согласии
напечатать ее в «Современнике» и просил прислать последующие части «романа»
(Некрасов Н. А. Полн. собр. соч., т. 10. М., 1952, с. 176). Изменив
заглавие повести, Некрасов сделал в ней, учитывая требования цензуры, некоторые
купюры и, кроме того, по неизвестным причинам, не напечатал и имевшееся
авторское предисловие к ней. Все это, особенно изменение заглавия, вызвало
резкое недовольство Толстого. «Заглавие «Детство», — писал он Некрасову,
прочитав свою повесть в «Современнике», — и несколько слов предисловия
объясняли мысль сочинения; заглавие же «История моего детства», напротив,
противоречит ей. Кому какое дело до истории моего детства?
Последнее изменение в особенности неприятно мне, потому что, как я писал вам в
первом письме моем, я хотел, чтобы «Детство» было первой частью романа,
которого следующие — должны были быть: «Отрочество», «Юность» и «Молодость» (т.
59, с. 214).
Некоторые
из изменений, сделанных в журнальном тексте, были устранены в отдельном издании
«Детства» и «Отрочества», вышедшем в 1856 году.
«Детство»
сразу же завоевало Толстому известность и полное признание в кругу
«Современника». Высоко оценив повесть еще в рукописи за
«направление автора, простоту и действительность содержания» (Некрасов Н. А.
Полн. собр. соч., т. 10. М., 1952, с. 176), Некрасов
так писал Тургеневу 21 октября 1852 года: «Обрати внимание на повесть
«Детство» в IX
номере — это талант новый и, кажется, надежный» (там же, с. 179). В ответном
письме от 28 октября Тургенев полностью присоединился к мнению Некрасова и
писал: «Скажи ему, что я его приветствую, кланяюсь и
рукоплещу ему» (Тургенев И. С. Собр. соч., т. 12. М.,
1958, с. 124). О впечатлении, произведенном «Детством» в кругу
«Современника», свидетельствуют также и слова И. И. Панаева: «Мы приветствовали
графа Л, Н. Толстого, автора «Детства» и «Отрочества»... Мы даже несколько
оробели перед его талантом, который показался нам чуть не гениальным»
(«Современник», 1861, № 3, с. 161).
Критика
откликнулась на появление «Детства» также весьма сочувственно, хотя и не очень
широко.
Идейно-художественное
своеобразие «Детства», как и следующей части трилогии,
было впервые раскрыто Чернышевским.
В образе
Николеньки отражены детские переживания самого Толстого. Описание усадьбы Иртеньевых и их дома являются лирическими изображениями
родового имения Толстых в Тульской губернии — Ясной Поляны и старого
яснополянского дома, в котором Толстой родился и провел свои детские годы.
Старшему брату Николеньки Володе и его сестре Любочке
приданы некоторые черты брата писателя Сергея Николаевича и сестры Марии
Николаевны. Прототипом бабушки послужила бабушка Толстого со стороны отца,
Пелагея Николаевна, урожденная княжна Горчакова. В образе Натальи Савишны обрисована крепостная экономка Волконских —
Толстых Прасковья Исаевна, и в образе Карла Иваныча
— домашний учитель Толстого и его братьев Федор Иваныч
Россель. Горничная Гаша, дворецкий Фока, дядька
Николай также имеют свои прототипы среди дворовых слуг Толстых. В лице
гувернера Сен-Жерома изображен московский гувернер
мальчиков Толстых, француз Сен-Тома. Увлечение Николеньки Сонечкой Валахиной отражает детское увлечение Толстого своей дальней
родственницей и сверстницей Сонечкой — С. П. Колошиной, точно так же как
отношение Николеньки к Сереже Ивяну отражает детское
увлечение Толстого Александром Мусиным-Пушкиным, вместе со старшим братом Алексеем часто бывавшим у Толстых в Москве.
В повести
сохранились некоторые следы ее первоначального замысла. Так в образе отца
Николеньки, которому приданы некоторые черты характера отца писателя, Николая
Ильича Толстого, в основном изображен не он, а его приятель А. М. Исленьев, в образе La belle Flamande, впоследствии мачехи Иртеньевых,
— его вторая жена — Софья Александровна, урожденная Жданова. Гувернантка Исленьевых шведка Копервейн и ее
дочь послужили прототипами образов гувернантки Мини и ее дочери Катеньки.
Стр. 8. . .
.два больших тома «Histoire des voyages»... — «Histoire generale des voyages on nouvelle collection de toutes les relations des voyages» («Всеобщая история путешествий, или
Новое собрание всех описаний путешествий») в 19 томах, Париж, 1746 — 1770.
Стр. 9. «Северная
пчела» — официозная газета, издававшаяся с 1825 г. реакционным журналистом
Ф. В. Булгариным.
Стр. 14. .
. .разыгрывала этюды Clementi — Муцио Клементи (1752—1832) —
итальянский композитор, пианист и педагог.
Стр. 18. .
. .в Совет за Петровское. . . — Имеется в виду
Опекунский совет, производивший кредитные операции под залог имений.
Стр. 45. «Robinson Suisse». . . —
Сентиментально-приключенческий роман швейцарского писателя Рудольфа Вейса «Швейцарский Робинзон» (1812), главными действующими лицами которого
являются дети. Отец,
Шарль, Эрнест — герои романа.
Стр.
51. . . .как ее певала Семенова. . . — Н. С.
Семенова (1787—1876) — известная
оперная певица, находившаяся на сцене с 1809 г. до начала 30-х годов.
Стр. 53. .
. .играла второй концерт Фильда — своего учителя.
— Джон Фильд (1782 — 1837) — известный английский
композитор. С 1804 по 1831 г. жил в Петербурге и давал в аристократических
домах уроки музыки. Последние годы жизни провел в Москве.
Стр. 93. .
. .имел достаточные познания в истории, почерпнутые им из Сегюра. , . — Луи Сегюр (1753—1830) — французский историк, дипломат, в 80-х
годах XVIII в. был послом в
Петербурге, автор известных «мемуаров» о своем пребывании в России.
Стр. 103. .
. .становился кверху ногами на лексиконы Татищева. .
. — Имеется в виду «Всеобщий французско-русский словарь, составленный по
изданиям Раймонда Нодье, Болота и французской
Академии. . . И. И. Татищевым», изданный в 1839 г. в нескольких томах большого
формата.
Стр.115. .
. .кадриль из «Девы Дуная». . . — «Дева Дуная»
— опера-феерия венского композитора Ф. Кауэра (1751
— 1831) по пьесе Генслере «Дунайская нимфа» (1792).
Отрочество
«Отрочество»
опубликовано впервые в журнале «Современник», 1854, № 9, с. 81—146, под
заглавием «Отрочество», за подписью «Л. Н. Т.» и со следующим примечанием от
редакции: «В «Современнике» 1852 года, № 9, помещен был рассказ «Детство», без
сомнения, оставшийся в памяти у читателей нашего журнала. Этот рассказ был,
собственно, началом романа, которого общее заглавие «Четыре эпохи развития».
Ныне мы представляем вторую часть этого романа, имеющую, подобно первой,
интерес и как отдельное целое».
Первые
упоминания о работе над «Отрочеством» в дневнике писателя относятся к 29—30
ноября 1852 года. В основном же первая редакция «Отрочества» была написана
между 15 мая и 21 июля 1853 года. Помимо стилистических разночтений она
отличается от окончательного текста иной последовательностью глав. 23 июля
Толстой приступил к переписке повести, в процессе которой создал ее вторую
редакцию, законченную 24 октября. Рукопись ее сохранилась не полностью. Третья
и последняя редакция писалась между 25 октября 1853 года и двадцатыми числами
апреля 1854 года. Рукопись этой редакции не сохранилась. Толстой, находившийся
тогда вместе с русскими войсками в Бухаресте, отослал ее 27 апреля в редакцию
«Современника», где повесть была напечатана с цензурными искажениями.
По получении рукописи Некрасов 10 июля 1854 года писал Толстому:
«...не могу прибрать выражения, как достаточно похвалить вашу последнюю вещь...
талант автора «Отрочества» самобытен и симпатичен в высшей степени... такие
вещи, как описание летней дороги и грозы, или сидение в каземате, и многое,
многое дадут этому рассказу долгую жизнь в нашей литературе» (Некрасов Н. А.
Полн. собр. соч., т. 10.
М., 1952, с. 205).
В критике
«Отрочество» получило также сочувственный и более широкий отклик, нежели
«Детство».
Отдавая
должное автору «Детства» и «Отрочества» как замечательному художнику и тонкому
психологу, рецензенты обходили, однако, молчанием социальное содержание этих
повестей. По этому поводу Некрасов 6 ноября 1854 года писал Тургеневу: «Ты
хочешь знать об «Отрочестве» — конечно, все его хвалят, с кем мне случилось
говорить, но видят настоящую его цену немногие — ведь Дружинин не дурак, а что он найдет для себя в «Отрочестве»? (Некрасов
Н. А., т. 10, с. 213). Глубже других художественное своеобразие «Детства» и
«Отрочества» было охарактеризовано П. В. Анненковым, однако с позиций «чистого
искусства», в статье «О мысли в произведениях изящной словесности. Заметки по
поводу последних произведений Тургенева и Л. Н. Т.» («Современник», 1855, № 1,
с. 21—38).
Стр. 47. .
. . тогда был Наполеон. Он хотел завоевать Германию. .
. — Речь идет о коалиционных войнах 1805 и 1809 гг. России и Австрии с
наполеоновской Францией. Пруссия в коалицию не входила, но оказалась втянутой в
зону военных действий, пропустив через свои владения русскую армию, шедшую на
соединение с австрийской.
Я был
под Ульм, я был под Аустерлиц! я был под Ваграм! — В сражениях под австрийскими городами
Ульмом (8 октября 1805г.), Аустерлицем (20 ноября 1805 г.) и селением Ваграм (5—6 июля 1809 г.) австрийские войска потерпели
поражение.
Стр. 57. .
. . отрываясь на минутку от книги Смарагдо-ва. . . — Имеется в виду учебник С. Н. Смарагдова
«Руководство к познанию средней истории», изданный в 1841 г. и неоднократно
переиздававшийся в последующие годы.
. . . потрясая
над головой книгу Кайданова. .
. — Имеется в виду учебник И. К. Кайданова
«Краткое начертание всемирной истории», издававшийся с 1822 по 1854 г. 16 раз.
Стр. 60. .
. . передал бразды правления своей матери. — Мать французского короля Людвика IX (Святого) Бланка Кастильская (1187 — 1252).
Стр.100. .
. . я сошелся с Шеллингом в убеждении, что существуют не предметы, а мое
отношение к ним. — Фридрих Шеллинг (1775—1854) —один из крупнейших представителей
немецкой идеалистической философии. В 30-х годах имел в России многочисленных
последователей.
Стр. 131. .
. . Карр сказал. .
. — Альфонс Карр (1808— 1890) — французский
писатель, романы и повести которого пользовались в 30—40-е годы у русских
читателей широкой популярностью.
Юность
«Юность».
Опубликовано впервые в журнале «Современник», 1857, № 1, с. 13—103, под
заглавием «Юность. Первая половина» и с подписью «Граф Л. Н. Толстой. 24
сентября. Ясная Поляна».
Повесть
была начата в Симферополе 1 марта 1855 года в напряженные дни Севастопольской
обороны. Служба на четвертом бастионе осажденного города, где Толстой находился
с 5 апреля по 15 мая, и работа над военными рассказами отвлекли его от писания
«Юности». Работа над ней возобновилась 30 июня и продолжалась до октября 1855
года. Вплотную к писанию «Юности» Толстой приступил уже в Ясной Поляне в
последних числах мая 1856 года и 22 августа отметил в дневнике: «Кончил начерно
«Юность» 1-ю половину» (Толстой Л. Н. Поли. собр. соч., т. 47, с. 90). 27 августа началась переработка
написанного, закончившаяся 24 сентября. В тот же день Толстой отправил рукопись
А. В. Дружинину с просьбой сказать свое мнение о ней. Получив благоприятный
отзыв Дружинина, Толстой в ноябре, будучи в Петербурге, передал рукопись в
редакцию «Современника» И. И. Панаеву. В декабре и в начале января 1857 года
там же, в Петербурге, он внес в текст последние исправления по замечаниям
Дружинина и Панаева. Как тот, так и другой указывали на громоздкость и сложность
периодов повествовательной речи Толстого. Кроме того, Панаев просил несколько
смягчить «в цензурном отношении» последние главы повести.
Тем не менее в «Современнике» «Юность» появилась с рядом цензурных
искажений. Самое грубое из них касалось главы «Зухин
и Семенов», вторая часть которой (рекрутство Семенова) была опущена.
Подзаголовок
«Первая половина», с которым «Юность» появилась в «Современнике», объясняется
тем, что Толстой намеревался под видом второй ее части написать то, что,
согласно первоначальным планам романа «Четыре эпохи развития», должно было
войти в его четвертую часть «Молодость». Некоторые мысли, относящиеся ко
второй части «Юности», а также упоминания о работе над ней имеются в
дневниковых записях Толстого конца 1856 — начала 1857 года. Последнее
упоминание — «Время писать «Юность» — относится к 6 ноября 1857 года. Кроме
того, в бумагах Толстого сохранилось два плана второй половины «Юности» (т. 2,
с. 341-342).
Критика
встретила «Юность» холодно. Один из рецензентов нашел
повесть излишне длинной и местами недостаточно занимательной, несмотря на то,
что, по его словам, там имелись прекрасные портреты студентов, верное описание
умственного развития («Сын отечества», 1857, № 6, с. 137), П. Б. (Астров)
нашел в ней «клевету» на общество и на самый возраст юности» («С.-Петербургские
ведомости», 1857, № 46 от 28 февраля). Резко
отрицательно отозвался о повести и Чернышевский в письме к Тургеневу от 7
января 1857 года (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. 14. М., 1948, с. 332). Однако из письма ясно, что недовольство
Чернышевского в значительной мере было вызвано раздражением против «аристархов» молодого писателя, приверженцев «чистого
искусства» во главе с Дружининым, которому Толстой послал повесть до того, как
передал ее в «Современник». Во всяком случае, в письме к Некрасову от 5 декабря
1856 года Чернышевский отозвался о «Юности» хотя и сдержанно, но все же
положительно: «По совести, — писал Чернышевский, — «Юность»
должна быть несколько хуже «Детства» и «Отрочества», — я сужу по первой
половине, которую прочитал. Но все-таки вещь не дурная» (там же, с.
330). Воздержавшись в печати от оценки всей повести, Чернышевский сочувственно отозвался о её последних главах в статье «Рассказы графа Л. Н.
Толстого» («Современник», 1857, № 1, с. 166—173).Приветствуя демократическую
тенденцию этих глав, Чернышевский писал: «... с расширением сферы рассказа
расширяется и взгляд автора. С новыми лицами вносятся и новые симпатии в его
поэзию, — это видит каждый, припоминая сцены университетской жизни Иртеньева» (Чернышевский, т. 4, с. 681).
Иначе
отозвался о «Юности» К. С. Аксаков, отметивший, что самоанализ автора принимает
в этой повести «характер исповеди, беспощадного обличения всего, что копошится
в душе человека», но остается при этом «бодр и неумолим» («Русская беседа»,
1857, № 1, с. 34). Однако критический пафос анализа и самоанализа Толстого был
чужд Аксакову, представлялся ему хотя и верным в частностях, но излишне
«мелочным», «микроскопическим» и в силу этого несколько искажающим общую картину
«душевного мира». В духе примирительных славянофильских идей Аксаков советовал
Толстому «меньше заниматься собой», «обратиться к божьему миру, яркому и
светлому, думать о братьях и любить их» (там же, с. 35).
Впервые
«Детство», «Отрочество» и «Юность» были изданы вместе в первом томе «Сочинений
гр. Л. Н. Толстого», изданном Ф. Стелловским в 1864
году.
Стр. 8. ...
я держал изорванную мягкую «Алгебру» Франкера. . . — Луи Франкер (1773—1849)
— французский математик, автор нескольких учебников, начиная с 20-х годов принятых
для обучения в средних и высших учебных заведениях России.
Стр.12. ...
из беленькой, которую я буду получать каждый месяц. .
. — Беленькими назывались в просторечии двадцатипятирублевые ассигнации.
Стр. 14. .
. . я буду сильней Раппо. — Карл Раппо — известный своей силой гимнаст, выступал в Москве в
1839 г.
Стр. 54. .
. . зная отлично Цумпта. .
. — Имеется в виду учебник немецкого филолога Карла Цумпта
«Краткая латинская грамматика», первое издание которого на русском языке вышло
в Москве в 1832 г.
Стр. 61. .
. . купил себе литографии лошадей Виктора Адама. .
. — Адам Виктор (1801 —1870) — французский литограф и живописец.
Стр. 62.
... я купил. . . не Жукова, а султанского табаку.
. . — Жуков табак выпускался фабрикой В. Г. Жукова в Петербурге.
Стр. 64. .
. . герб Востонжогло, изображенный на четвертке. . . — Речь идет о фирменном штампе владельца табачной
фабрики в Москве, выпускавшей «султанский» табак.
Стр. 75.
... пел Gaudeamus Igitur (будем радоваться, пока молоды. — лат. — старинный
студенческий гимн «Гаудеамус»).
Стр. 85. .
. . кончил курс в Правоведении. . . — Имеется в
виду училище правоведения, аристократическое учебное заведение, основанное в
Петербурге в 1835 г. для подготовки чиновников-юристов.
Стр. 111.
... я ездил с ней к Ивану Яковлевичу. . . Речь
идет об И. Я. Корейше, известном в свое время московском юродивом.
Стр. 162. .
. . предпочитали всему «Le Fou»
и «Соловья». . . — «Le Fou» — фортепьянная пьеса немецкого композитора
Фридриха Калькбреннера (1785—1849). «Соловей» —
известный романс композитора А. А. Алябьева.
Стр. 163. В
то время только начинали появляться Монтекристы и
разные «Тайны», и я зачитывался романами Сю, Дюма и Поль де Кока. — Речь
идет о французских романах 30— 40-х годов, далеко не однородных по характеру и
достоинству, но привлекавших внимание читателей своей занимательностью. Из
романов Александра Дюма-старшего
(1802—1870) наибольшей популярностью пользовался роман «Граф Мон-те-Кристо», из романов Эжена
Сю (1804—1857) — «Парижские тайны». Поль де Кок (1793—1871) — автор
многочисленных адюльтерных, часто фривольных романов.
Стр. 221. .
. . читал. . . стихи «Au banquet de la vie, infortune convive» — широко известный в свое время стих из
произведения французского поэта Жильбера (1750—1780)
«Ode, imitee
de plusieurs psaumes» («Ода, написанная в подражение
многим псалмам»).
Стр. 241. .
. . мы с ним вместе Лиссабон разбили. — В Москве был трактир,
называвшийся «Лиссабон».
Стр. 243. Они
презирали равно Дюма, Сю и Феваля. . . — Поль Феваль (1817—1887)
— французский писатель, автор многочисленных низкопробных романов.
Источники:
1. Толстой Л.Н. Детство / Примечания Е. Купреяновой,
художник Н.А. Ращектаев. - Тула: Приокское
книжное издательство, 1978. - 173 с.
2. Толстой Л.Н. Отрочество / Примечания Е.
Купреяновой, художник Н.А. Ращектаев. - Тула: Приокское книжное издательство, 1978. - 135 с.
3. Толстой Л.Н. Юность / Примечания Е. Купреяновой,
художник Н.А. Ращектаев. - Тула: Приокское
книжное издательство, 1978. - 263 с.