ТРИЛОГИЯ МОЛОДОГО ТОЛСТОГО

 

Статья К. Ломунова

Первым произведением Толстого, появившимся в печати, стала повесть «Детство», и потому его биографы считают, что с нее Толстой «начинается» как писатель[1]. Между тем созданию «Детства» предшествовала работа начинающего литератора над двумя произведениями — «Историей вчерашнего дня» и повестью из цыганского быта. От первого из этих произведений до нас дошел набросок начала, а рукопись второго утеряна.

Но, однако, не от них ведет свое начало писательская деятельность Толстого, а от его дневника, который он стал вести с девятнадцати лет и вел до конца своих дней.

Дневник молодого Толстого интересен, прежде всего, тем, что по нему можно увидеть, насколько важную роль в его творческом становлении играло самонаблюдение: на самом себе он стремился познать человека. «...Самонаблюдение,— замечает Чернышевский,— должно было чрезвычайно изострить вообще его наблюдательность, приучить его смотреть на людей проницательным взглядом»[2].

В дневнике Толстого рядом с записями о том, как он «рассматривает себя» («По дневнику весьма удобно судить о самом себе») и ищет «пути или методы усовершенствования» своего характера, появляются десятки страниц с записями наблюдений над характерами других людей — наброски с натуры, беглые зарисовки людей и событий, «живых типов» с их характерными подробностями[3]. Молодой Толстой стремился придать своему дневнику литературный характер и предполагал, что когда-нибудь он станет достоянием читателей. «Гораздо лучше писать все в дневнике, который стараться вести регулярно и чисто, так чтобы он составлял для меня литературный труд, а для других мог составить приятное чтение»[4]. Такие признания начинающего автора не оставляют сомнений в том, что он смотрел на свой дневник как на творческую лабораторию.

Примечательная черта ранней толстовской характерологии состоит в интересе будущего писателя не только к характерам отдельных людей, но и к «характеру семейства», «характеру армии», «характеру народа»». Он стремился постичь характеры исторических эпох, подобно «эпохам развития» отдельного человека.

Убедившись в том, что характеры людей представляют собой сложное сочетание различных, порой противоположных качеств, Толстой рано пришел к мысли о «текучести» натуры человека, о его способности изменять и совершенствовать себя.

Направляющим ориентиром совершенствования людей Толстой считал высокие нравственные требования. С этим связана отличающая произведения Толстого «чистота нравственного чувства», отмеченная Чернышевским в статье о первых повестях и рассказах писателя[5].

Одна из самых примечательных особенностей изображения характеров людей Толстым заключается в том, что «ему нужны корни человеческих поступков... Весь мир внутренних переживаний он непременно ставит на оценочные весы...[6].

Однако не только нравственная и психологическая стороны характеров людей, а и социальные их основы привлекали внимание молодого Толстого. «Нет человека,— отмечает он в записной книжке 1856 года,— который мог бы обойти материальную сторону жизни... »

Заботясь о верной передаче «всей совокупности качеств лица», Толстой стремился с наибольшей ясностью выявить те из них, что придают лицу особую отчетливость, определенность. Отсюда и возникла у Толстого его «наклонность анализировать все». Отсюда — подчеркнуто аналитический характер толстовского творчества, рельефно обнаруживший себя уже в ранних повестях и рассказах писателя.

Значение дневников молодого Толстого не ограничивается тем, что они играли роль его писательской лаборатории. Они явились подробной и самой достоверной летописью его жизни и творчества. По ним можно проследить процесс работы писателя над каждым из его произведений, и в частности над повестями «Детство», «Отрочество» и «Юность», составившими знаменитую трилогию. Вместе с рассказами о кавказской и крымской войнах и произведениями о крепостной деревне трилогия не только принесла молодому Толстому известность, но и поставила его имя в одном ряду с крупнейшими писателями, выступавшими одновременно с ним в русской литературе.

Созданию повести «Детство» предшествовало составление Толстым двух подробных планов романа «Четыре эпохи развития». Из них явствует, что «Детство» должно было стать первой частью этого романа. Далее должны были последовать еще три части: «Отрочество», «Юность» и «Молодость».

Начинающий автор подробно изложил в плане романа его «основные мысли». Своей главной целью он поставил «резко обозначить характеристические черты каждой эпохи жизни». Тогда же перечислил действующих лиц романа и наметил основные события их жизни. Достаточно четко была определена и «форма сочинения». Толстой задумал написать роман «в форме автобиографии младшего брата». В плане обозначены различия в характерах братьев: один из них имеет наклонность к «анализу и наблюдательности», а другой «к наслаждениям жизни». Юных героев романа Толстой намеревался провести через сферы «чувств, наук, обращения и денежных обстоятельств». При этом писатель решил рассказать о дурном влиянии на юных людей тщеславия их воспитателей, а также семейных неурядиц и столкновений («столкновения интересов в семействе»).

Подобное «программирование» произведений получит дальнейшее развитие на следующих этапах писательского пути Толстого, всегда оставаясь характерной приметой его творческого процесса.

Обдумывая план своего первого романа, Толстой поставил целью определить для каждой из «четырех эпох развития» только ей одной присущие черты. Так он нашел, что у только начинающего жить человека, в детстве, преобладают теплота и верность чувства; в отроческие годы в складывающемся характере подрастающего человека главенствует скептицизм, самоуверенность, неопытность и гордость; в юности заметную роль играет «красота чувств» и вместе с тем развиваются тщеславие и неуверенность в своих силах и способностях; в молодости происходит дальнейшее движение чувств — гордость и тщеславие сменяются самолюбием. Однако в это же время юноша начинает серьезно размышлять о своем назначении в жизни.

План первого большого произведения был разработан Толстым с удивительной подробностью и тщательностью. И хотя он не получил полного осуществления (повесть «Молодость» совсем не была написана, а повесть «Юность» оказалась написанной только наполовину), этот план сыграл большую организующую роль в творческой работе Толстого. Зерно своего замысла, его главную идею Толстой выразил в заглавии «Четыре эпохи развития»: только в движении, в переходах от одной эпохи к другой, из одного состояния в другое происходит развитие жизни вообще, а жизни человека в особенности. Много позднее эту мысль Толстой выразил формулами «Жизнь есть движение» и «Жизнь человека есть движение»; Соединив эти формулы, Толстой вывел заключение: «Все движение. Человек сам непрестанно движется и потому все объясняется ему только движением»[7]. Так уже в самых ранних художественных замыслах писателя складывались философские формулы, позднее определившие самые значительные стороны его мировоззрения и творчества.

В трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность» впервые в творчестве писателя появляется типичный толстовский герой — искатель истины, правдолюбец, высоконравственный и необыкновенно совестливый молодой человек. Он наделен даром наблюдательности и особым складом ума.

Толстой с молодых лет и до конца дней любил классифицировать людей по двум главным типам ума: «ум ума» (он отличается холодной рассудочностью, жесткой логичностью) и «ум сердца» (он характерен повышенной эмоциональностью, чувствительностью и отзывчивостью). И не раз Толстой говорил, что лучшие произведения пишутся «из сердца», и предпочитал их написанным «из головы». Главный герой трилогии — Николенька Иртеньев — обладает не только «умом ума», но и «умом сердца». Он человек думающий, рассуждающий, анализирующий и оценивающий себя, людей и события. Присущий ему дар сердечности заставляет его стремиться быть лучше, чище, справедливее, уметь видеть слабые и дурные стороны своей натуры и безжалостно судить себя за каждый проступок, за любое нарушение выработанных им для самого себя правил поведения.

Среди исследователей творчества Толстого распространено мнение о том, что главные герои его произведений очень близки создавшему их автору, что они если не полностью, то во многом автобиографичны. Исследователи находят также, что многие из второстепенных и даже эпизодических персонажей, описанных Толстым, имеют реальных прототипов. Считается, что это особенно характерно для ранних произведений писателя, в частности для трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность». Когда спросили «позднего» Толстого, что он думает по этому поводу, писатель ответил: «...Я часто пишу с натуры. Прежде даже фамилии героев писал в черновых работах настоящие, чтобы яснее представить себе то лицо, с которого я писал (...) Но я думаю так — что если писать прямо с натуры одного какого-нибудь человека, то это выйдет совсем не типично... А нужно именно взять у кого-нибудь его главные, характерные черты и дополнить характерными чертами других людей, которых наблюдал... Тогда это будет типично. Нужно наблюдать много однородных людей, чтобы создать один определенный тип»[8]. Во введении к своим «Воспоминаниям», начатым в 1903 году, Толстой рассказывал: «Замысел мой был — описать историю не свою, а моих приятелей детства, и оттого вышло нескладное смешение событий их и моего детства»[9].

Повесть «Детство» не автобиография писателя, но в ее главном герое Николеньке запечатлены многие черты, которые были свойственны Толстому в его детские годы, а в других действующих лицах повести запечатлены образы его родных, друзей, воспитателей. Например, прототипом отца послужил давний друг семьи Толстых А. М. Исленьев. Его внучка, сестра жены Толстого, Т. А. Кузминская, рассказывает: «Я позвала дедушку в сад... и слушала его рассказы о том, кого Лев Николаевич описал в своем «Детстве».

— А ты меня не узнала? — спросил меня дедушка.

— Узнала по тому, как ты плечом дергаешь. Мама мне вслух читала и что-то пропускала,— наивно сказала я.

— Хорошо делала,— сказал дедушка.— А Володя — это его (Толстого) брат Сергей, Любочка — Мария Николаевна[10].

— А кто же Сонечка Валахина? — спросила я.

— Это Сонечка Колошина, его первая любовь. Она так замуж и не вышла. Он и гувернера своего описал Сен-Тома. Дмитрий Нехлюдов в «Юности» — это его брат Митенька. Большой оригинал был... Все Толстые — оригиналы»[11]. Сведения эти подтверждаются признаниями автора трилогии, записанными его родными и близкими. Он говорил, что домашний учитель немец Карл Иванович — это гувернер Рессель Федор Иванович, живший у Толстых в Ясной Поляне, а француженка Мими — это гувернантка, жившая у Исленьевых. Дочь ее Юзенька описана в «Детстве» под именем Катеньки (вторым прототипом Катеньки была Дунечка Темяшева, воспитывавшаяся в доме Толстых). В первой редакции повести «Детство» под своими именами выступают дворецкий Фока, экономка Прасковья, дядька Николай... По словам Н. Н. Гусева, биографа писателя,— «деревенский дом, описанный в повести,— это старый яснополянский дом, ныне не существующий»[12].

Признавая, что в «Детстве» изображена жизнь близких ему людей, Толстой тем не менее решительно отказывался видеть в повести свою автобиографию или семейную хронику. И когда осенью 1852 года повесть впервые появилась в журнале «Современник» под заглавием «История моего детства», писатель был очень огорчен тем, что редакция изменила название повести. «Кому какое дело до истории моего детства? — писал Толстой редактору журнала.— ...Я хотел, чтобы «Детство» было первой частью романа, которого следующие должны были быть «Отрочество», «Юность» и «Молодость»[13].

Более года работал Толстой над первой частью задуманного романа, испытывая «муки творчества». Три раза переписав всю повесть, Толстой отметил в дневнике: «Детство» кажется мне не совсем скверным. Ежели бы достало терпенья переписать его 4-й раз, вышло бы даже хорошо»[14].

Толстой, отправив повесть в «Современник», не сообщил редакции своего имени, и она появилась в журнале за подписью «Л. Н.». «Детство» очень тепло встретили и читатели, и критики. С большой похвалой отзывались о первой вещи молодого, никому тогда не известного автора Н. А. Некрасов и И. С. Тургенев, А. И. Герцен и Н. Г. Чернышевский, И. А. Гончаров и другие выдающиеся русские писатели.

Повесть «Детство» дает читателю на редкость полное и законченное представление о целой эпохе человеческой жизни. И редкий из читателей замечает, что в ней подробно описаны всего два дня жизни героя: первый проходит в деревенской усадебной тиши, а второй — «почти месяц спустя» — в шумной Москве. Первый день — это одновременно и последний день жизни Николеньки Иртеньева в усадьбе. Описывая второй день, Толстой рисует жизнь детей Иртеньевых в доме их богатой московской бабушки. Если вести счет времени по календарю, то всего в границах первой части трилогии проходит семь месяцев жизни Николеньки. Но в повести Толстого дано не только календарное, но и художественное время, вместившее в себя образ всей начальной поры жизни — его детстве

Дожив до глубокой старости, Толстой не переставал л^оби1Ь свое первое произведение. «Когда я писал «Детство»,— говорил он в 1908 году,— то мне казалось, что до меня никто еще так не почувствовал и не изобразил всю прелесть и поэзию детства»[15]. И в самом деле — очень трудно назвать другие произведения русской и мировой литературы, в которых была бы так опоэтизирована, так овеяна радостными и вместе с тем грустными воспоминаниями самая ранняя пора жизни человека — его детство. «Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! — пишет Толстой.— Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений».Ш первозданной душевной чистоте, в непосредственности и свежести чувств, в доверчивости детского сердца, искренней любви к близким видит Толстой счастье детства.

Поэтизируя детские  годы  своего  героя,  Толстой  не  скрыл их теневых сторон. Николенька догадывается о неблагополучии во взаимоотношениях родителей. Он начинает понимать, что скрывается за внешней добротой отца и его мягкими, вкрадчивыми манерами... Николенька узнает от экономки Натальи
Савищны, как по барской прихоти была искалечена ее судьба, он видит горький конец жизни своего первого педагога Карла Ивановича и начинает понимать, что жизнь не так безоблачна и радостна, какой она ему казалась в те дни, когда его от всех невзгод оберегала любовь матери. Тяжело переживая ее безвременную кончину, Николенька вступает в следующий период своей жизни — отрочество.     

Вторая часть трилогии потребовала от автора не меньших усилий, чем первая. Повесть «Отрочество», как и первая часть трилогии, написана небольшими главами, между которыми существует не столько внешняя (фабульная), сколько внутренняя связь. Она достигается единством духовного облика главного героя и цельностью авторского взгляда на изображаемых людей и события. Николенька Иртеньев покидает свой семейный мирок с его узкими рамками, и перед ним открываются двери в большой и многообразный мир. Он глубоко огорчается, сталкиваясь с проявлениями жестокости, неискренности. Ему особенно тяжело и неприятно находить эти качества у людей, которых он хотел и должен был уважать,— у своих родных бабушки и отца, у гувернера-француза. Это приводит к тому, что Николенька ищет и находит сочувствие в девичьей, в лакейской, на кухне. Почувствовав себя одиноким в своей семье, Николенька производит переоценку привычных понятий.

Николенька считал период отрочества самым трудным периодом своей жизни. Он называл его «пустыней отрочества» и признавался, что хотел бы как можно быстрее пробежать эту пустыню и достичь юности, которая представлялась ему «исполненной прелести и поэзии».

Именно в пору отрочества герой трилогии отчетливо осознает, что люди разъединены. «Вы богаты, а мы бедные»,— говорит ему Катенька — Дочь гувернантки. И вдруг Николенька почувствовал, что его берут в плен сословные предрассудки: «...какой-то практический инстинкт... уже говорил мне, что она права...»

Ощутив в себе незаурядные духовные силы, герой трилогии начал воображать себя «великим человеком, открывающим для блага всего человечества новые истины». В мыслях он ставил себя выше других смертных, а на деле робел перед каждым встречным.

Повесть «Отрочество»; как и «Детство», имела большой успех у читателей и получила самые благоприятные отклики в печати.  Это побудило Толстого взяться за написание третьей части трилогии — повести «Юность». После полутора лет работы писатель закончил первую половину «Юности». Заметим, что ее большую часть Толстой написал на Четвертом бастионе Севастополя, где, как офицер-артиллерист, он командовал одной из батарей в пору Крымской войны.

В «Юности» еще сильнее, чем в первых двух частях трилогии, звучит призыв к защите высоких моральных принципов, которым должен следовать человек. Пришла пора, когда ее герой понял, что ему необходимо выбрать место в жизни, развить и проявить свои способности: «...надо скорей, скорей, сию же минуту сделаться другим человеком и начать жить иначе».

Последовательно и безоговорочно в повести осуждаются идеалы человека «comme il faut»[16], которым следовал юный герой трилогии и его сверстники из дворянской среды.

В повести «Юность» с симпатией обрисованы новые знакомые Иртеньева — его друзья студенты-разночинцы. Показано здесь их умственное и нравственное превосходство над героем-аристократом, исповедывавшим кодекс человека «comme il faut».

Увлечение героя трилогии этим кодексом Толстой называет пагубным. «Главное зло,— пишет он,— состояло в том убеждении, что comme il faut есть самостоятельное положение в обществе, что человеку не нужно стараться быть ни чиновником, ни каретником, ни солдатом, ни ученым, когда он comme il faut; что, достигнув этого положения, он уже исполняет свое назначение и даже становится выше большей части людей»[17].

Последняя глава повести «Юность» озаглавлена «Я проваливаюсь». Николенька Иртеньев тяжело пережил горький урок, получив двойку на экзамене («Я был оскорблен, унижен, я был истинно несчастлив»).

Справившись с отчаянием после позорного провала по математике на первых же университетских экзаменах, Николай Иртеньев решил, что в будущем он ни минуты не проведет праздно, никогда не сделает ничего дурного и никогда больше не изменит «Правилам жизни», которые записаны им в особой тетради. «Долго ли продолжался этот моральный порыв, в чем он заключался и какие новые начала положил он моему моральному развитию, я расскажу в последующей, более счастливой половине юности»[18]. Этими словами, обращенными к будущему, заканчивается первая часть повести «Юность» и вся трилогия.

Представление о детстве как лучшей поре жизни человека, а о ребенке как «идеале совершенства» Толстой сохранит навсегда. Точно так же, как всегда он будет любить свою первую повесть и считать ее одним из удачнейших своих произведений. Так, например, весной 1908 года он сделал такое признание: «Когда я писал «Детство», то мне казалось, что до меня никто еще так не почувствовал и не изобразил всю прелесть и поэзию детства»[19].

В другое время по поводу той же повести Толстой сказал, что по своей художественной форме она представляет собой «нечто совершенно оригинальное» и что для нее была им найдена «новая форма»[20].

Новизна первой законченной повести Толстого состояла в удивительном соединении в ее сюжете и композиции простоты и сложности. В ней один главный герой и два рассказчика, ведущие повествование от его имени: Николенька-ребенок и взрослый Николай Иртеньев. Один из них живет и действует в детстве, а другой — вспоминает о нем, как о далеком и незабываемом прошлом. В повести звучат, не перебивая один другого, два голоса: «детский» и «взрослый». И оба они принадлежат одному и тому же человеку — главному герою повести и всей трилогии.

Словно бы подчеркивая их близость, «взрослый» повествователь делает такое признание: «Странно, отчего, когда я был ребенком, я старался быть похожим на большого, а с тех пор, как перестал быть им, часто желал быть похожим на него...»

Эта «странность» подчеркивается и тем еще, что из трилогии ничего нельзя узнать о «взрослом» повествователе: как и где он живет, чем занят, каковы его взгляды...

Эта «странность» превосходно объяснена в знаменитой статье Н. Г. Чернышевского о первой книге Толстого, в которую вошли повести «Детство» и «Отрочество», и об одновременно вышедшей второй его книге с военными рассказами. Чернышевский взял Толстого под защиту от тех критиков, которые упрекали его за то, что в своих первых повестях он не изображает картин общественной жизни.

«Мы,— отвечал на подобные упреки Чернышевский,— любим не меньше кого другого, чтобы в повестях изображалась общественная жизнь,  но ведь  надобно  же понимать,  что  не  всякая поэтическая идея допускает внесения общественных вопросов в произведение; не должно забывать, что первый закон художественности — единство  произведения,  и  что поэтому,  изображая «Детство», надобно изображать именно детство, а не что-либо другое, не общественные вопросы, не военные сцены, не Петра Великого и не Фауста, не Индиану и не Рудина, а дитя с его чувствами и понятиями»[21].

Чернышевский вполне прав, требуя от критиков, чтобы они оценивали любое художественное произведение, основываясь прежде всего на законах художественности, первый из которых он определяет как «единство произведения». Однако к этим его словам нужно сделать существенное дополнение. На страницах «Отрочества» есть сцены, где, не нарушая психологической «возрастной» правды, автор ставит вопросы, имеющие большой социальный смысл.

Ряд открытий, сделанных героем трилогии при знакомстве его с жизнью взрослых, связан с попытками как-то классифицировать, распределить по разрядам и группам людей, с которыми он встречается. Первое потрясшее Николеньку открытие было сделано им еще на исходе детства, когда он узнал от Катеньки — дочери гувернантки,— что они не ровня. В голове Николеньки вспыхнула на мгновение мысль: «Отчего ж нам не разделить поровну того, что имеем?» Однако какой-то «практический инстинкт» тотчас же подсказал ему, что с Катенькой «не годится» говорить об этом, и он промолчал, но почувствовал, что в эту минуту в нем произошла одна из тех «моральных перемен», когда «наш взгляд на вещи совершенно изменяется»[22]. Николенька с глубокой грустью убеждается в том, что между людьми нет равенства, что существующий порядок вещей привел их к разъединению, раздробил на классы, группы, разряды, круги и кружки и что ему нелегко будет разобраться в этом раздробленном мире и найти в нем свое место.

Защита всего лучшего и светлого в человеке, стремление оградить его от дурных влияний, художественное запечатление борьбы добра со злом в пору формирования личности — таков пафос трилогии Толстого.

Так уже в самом начале писательского пути Толстого в его творчество властно вторгается тема разобщения людей в классовом обществе, которая позднее определится как одна из его главных тем. Писатель увидит в нем одну из важнейших причин бед и несчастий, переживаемых людьми, и поведет с ним нескончаемую, тяжелую и бескомпромиссную борьбу.

В трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность» нашла свое зримое выражение и задушевная мысль Толстого о том, что в каждом человеке заложена возможность к беспредельному совершенствованию его нравственной, духовной природы.

Как уже было сказано, Толстой всегда видел в детстве лучшую пору жизни человека, а в ребенке — идеал совершенства, который он приносит с собою, вступая в мир. Ребенок — в его представлении — всегда оставался идеалом «естественного», «гармонического», счастливого человека, а детский характер — образцовым соединением положительных черт, сочетанием чистых добродетелей, совершенно свободным от страстей и порождаемых ими пороков. Все, что случается с ним дальше — по мере того как он взрослеет, по мысли писателя, всецело зависит от воспитания, от влияния на него среды и обстоятельств.

В одном из самых ранних своих сочинений — в «Философских замечаниях на речи Жан-Жака Руссо» — Толстой поставил такой вопрос: «Имеет ли человек наклонности врожденные? И ежели он имеет оные, то равносильны ли наклонности к добру и злу или одна из них первенствует?»

Отвечая на этот вопрос, Толстой отвергает как «утопию» и «нелепость» мысль о том, что человек рождается с врожденными злыми наклонностями. И вот его вывод: «Ежели врожденных наклонностей человек не имеет, то ясно, что добро и зло зависят от воспитания, то ясно, что наука вообще и философия в особенности, на которую так нападает Руссо, не только не бесполезны, но даже необходимы, и не для одних Сократов, а для всех»[23].

Из этого важного вывода, сделанного молодым Толстым накануне начала его писательской деятельности, проистекали в дальнейшем серьезные следствия.

Не поняв основ, определяющих природу человека, невозможно писателю уяснить и свое отношение к нему. Вот почему рассуждение молодого Толстого «О цели философии» сопровождается неозаглавленным рассуждением о сущности и назначении человека. «Если бы человек не желал, то и не было бы человека. Причина всякой деятельности есть желание»[24] — так начинается это рассуждение, в котором Толстой подчеркивает активную, волевую сторону человека, выясняет разные сферы и формы его деятельности.

Есть прямая связь между убеждениями Толстого в том, что человек добр, а не зол по своей природе, и в том, что человек родится совершенным, а все дурное прививается ему средой и воспитанием. Эти мысли Толстого легли в основу его художест­венного замысла романа «Четыре эпохи развития».

В планах «Четырех эпох развития» уже ярко выражено именно это представление о природе человека и главных фазах его развития. «История души» человеческой рассматривается Толстым в различных аспектах — психологическом, моральном, социальном. Ее развитие рассматривается писателем не как замкнутый в самом себе цикл, а как процесс, протекающий в сложных взаимодействиях внутреннего мира человека с окружающим его внешним миром.

Уже в самых ранних дневниковых записях молодого Толстого можно увидеть, что он решительно отказывается от однолинейного, статического изображения характеров и в то же время «условием красоты» художественного произведения считает «резкость, ясность характеров»[25].

Уместно напомнить, что представление о сложности и многослойности характеров отчетливо сложилось у Толстого в самом начале его творческой жизни. В первой редакции повести «Детство» читаем: «Ни один из качественных противоположных эпитетов, приписываемых людям, как-то: добрый, злой, глупый, умный, красивый, дурной, гордый, смиренный,— я не умею прилагать к людям: в жизни моей я не встречал ни злого, ни гордого, ни доброго, ни умного человека. В смирении я всегда нахожу подавленное стремление гордости, в умнейшей книге нахожу глупость, в разговоре глупейшего человека я нахожу умные вещи и т. д.»[26].

Нетрудно увидеть в этих словах зерно знаменитого рассуждения из позднего толстовского романа «Воскресение», выразившего один из важнейших творческих принципов великого художника. «Люди как реки,— говорит Толстой в «Воскресении»,— вода во всех одинаковая и везде одна и та же, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то холодная, то мутная, то теплая. Так и люди. Каждый человек носит в себе зачатки всех свойств людских и иногда проявляет одни, иногда другие и бывает часто совсем не похож на себя, оставаясь все между тем одним и самим собою. У некоторых людей эти перемены бывают особенно резки»[27].

Мысль о «текучести» человека, о его способности изменять и совершенствовать свой характер принадлежит к числу основных положений толстовской философии человека. Подтверждение этой мысли, по словам писателя, «доказательство совершенствования» он находил в «разнообразии пород и людей». «Иначе к чему бы оно было?»[28] — задавался он вопросом.

Приходя в жизнь с прекрасными «задатками», люди вольно или невольно приобретают множество всякого рода недостатков. Но они должны и, главное, могут становиться не хуже, а лучше, не злее, а добрее, не скупее, а щедрее, не глупее, а умнее.

Как они это делают и должна показать литература и сделать это правдиво и просто, ибо «простота есть главное условие красоты моральной»[29].

Так, уже в процессе работы Толстого над ранними произведениями постепенно складывались его важнейшие эстетические и нравственные принципы, которые будут определять его дальнейший путь в русской и мировой литературе.

«Детство» (1852), «Отрочество» (1854), «Юность» (1857) были напечатаны в журнале «Современник», во главе которого стояли Н. А. Некрасов и Н. Г. Чернышевский. Можно сказать, что Некрасов открыл Льва Толстого как писателя. Посылая рукопись «Детства» в Петербург, в редакцию «Современника», Толстой был так не уверен в успехе своего первого произведения, что не указал в рукописи своей фамилии, поставив в ее конце инициалы «Л. Н.». То же самое сделал он и в первом письме Некрасову. «Ежели она (повесть «Детство».— К.Л.) не годна к напечатанию, возвратите ее мне»,— робко просил начинающий автор, указав для ответа адрес своего старшего брата, вместе с ним служившего тогда в армии на Кавказе.

«Детство» очень понравилось Некрасову и, еще не зная фамилии автора повести, он решил ее опубликовать в своем журнале и просил «Л. Н.», во-первых, открыть свое имя редакции, а во-вторых, прислать следующие части романа «Четыре эпохи развития».

Летом 1854 года Толстой послал Некрасову рукопись повести «Отрочество», сообщив, что он дорожит ею не меньше, чем «Детством». Получив рукопись «Отрочества», Некрасов писал автору: «Если я скажу, что не могу прибрать выражения, как достаточно похвалить вашу последнюю вещь, то, кажется, это будет самое верное, что я могу сказать... Талант автора «Отрочества» самобытен и симпатичен в высшей степени... Такие вещи, как описание летней дороги и грозы или сидение в каземате и многое, многое дадут этому рассказу долгую жизнь в нашей литературе»[30].

Некрасов и Чернышевский, а вместе с ними Герцен и Тургенев, исключительно высоко оценив трилогию молодого Толстого (особенно «Детство» и «Отрочество»), были как нельзя более правы и прозорливы, пообещав первой книге Толстого «долгую жизнь в нашей литературе».

К их пророческим словам надо добавить только два: и в мировой литературе.

Константин Ломунов

 

Источник: Толстой Л.Н. Детство. Отрочество. Юность. / Послесловие К.Н. Ломунова. Художник Н.А. Абакумов. -  Текст печатается по изданию: Толстой Л.Н. Детство. Отрочество. Юность. - Л.: Худож. Лит., 1980. - М.: Просвещение, 1988. - 304 с.