ТОЛСТОЙ И ДЕТИ

 

Статья К. Ломунова

Льву Николаевичу Толстому посвящена громадная мемуарная[1] литература. Ни об одном из великих русских писателей не написано столько воспоминаний, сколько о нем — прожившем на редкость долгую творческую жизнь и общавшимся с тысячами своих современников.

Каждый, кто имел счастье видеть и слышать Толстого, —  хотя бы встреча с ним продолжалась совсем недолго, — помнил о ней всю жизнь и хотел описать ее, поделиться с другими людьми своими впечатлениями. «...В нем, — говорил о Толстом М. Горький, — есть нечто, всегда возбуждавшее у меня желание кричать всем и каждому: смотрите, какой удивительный человек живет на земле»[2].

Горький написал замечательную мемуарную книгу «Лев Толстой»[3], в которой ярко и правдиво нарисовал портрет живого Толстого, воспроизвел многие разговоры, происходившие при их встречах в Ясной Поляне и в Крыму, рассказал о множестве лиц, окружавших писателя.

Однако не все, кто общался с Толстым, писали о нем правду. Ни об одном другом из классиков нашей литературы не создано столько легенд и не придумано всяческой неправды, сколько о Толстом.

Быть может, столь же разноречивое отношение к себе вызывал только Гоголь, к личности и творчеству которого, по словам Белинского, «никто не был равнодушен: его или любили восторженно, или ненавидели»[4].

Кто и за что ненавидел Толстого? Те, кто его боялся, кого он бесстрашно обличал в своих произведениях. В годы первой русской революции он открыто заявил в письме к одному из близких родственников царя: «Я — человек, отрицающий и осуждающий весь существующий порядок и власть и прямо заявляющий об этом»[5].

Великий художник и мыслитель Лев Николаевич Толстой, к каждому слову которого прислушивался весь мир, пришел к твердому убеждению в том, что «существующий строй жизни подлежит разрушению» как строй социального неравенства, насилия, захватнических, грабительских войн, угнетения человека человеком» (68, 64).

Кто уважал, почитал и любил Толстого? Тот, кто жаждал лучшей жизни, правды и справедливости. Тот, кто ценил гениальные произведения великого художника — его всемирно известные романы, повести, рассказы, пьесы.

В самом начале нашего века Горький писал о Толстом: «Весь мир, вся земля смотрит на него; из Китая, Индии, Америки — отовсюду к нему протянуты живые, трепетные нити, его душа — для всех и — навсегда!»[6]

Для всех и — навсегда! Как это проникновенно, вдохновенно и убежденно сказано! Быстро идущий к концу наш небывало динамичный, сложный и прекрасный век полностью подтвердил это горьковское предвидение. Уже много десятилетий подряд Лев Толстой в нашей стране и в мире занимает одно из первых мест по числу изданий и по числу переводов его книг на языки других народов. У нас не только самые чтимые произведения великого писателя, а и многотомные Собрания его сочинений издаются миллионными тиражами. А спрос на книги Толстого все растет и растет.

С такой же быстротой растет и спрос на мемуарную литературу о писателе.

И можно только порадоваться тому, что книги воспоминаний о Толстом издаются и переиздаются у нас в стране и за рубежом довольно часто. Это очень хорошо.

Но вот совсем нехорошо, что в мемуаристике, посвященной Толстому,  есть заметные пробелы.  И  одним  из  них,  пожалуй самых неприятных, служит невнимание наших издателей к мемуарам очень дорогих писателю современников — учеников его Яснополянской  школы,  его внуков, крестьянских  мальчиков  и девочек, всех тех, кто знал и называл его «дедушкой».

Как глубокий мыслитель и гениальный художник, как великий педагог-новатор, сам обучавший крестьянских детей в созданной им Яснополянской школе, Толстой был страстным защитником детей. «Школьники — люди,— писал он в своем журнале «Ясная Поляна»,— хотя и маленькие, но люди, имеющие те же потребности, какие и мы, и теми же путями мыслящие; они все хотят учиться, затем только ходят в школу... Мало того, что они люди, они общество людей, соединенное одною мыслью» (8, 34).

После года занятий в школе, проводившихся им с огромным увлечением, Толстой поехал за границу, назвав свою поездку «путешествием по школам Европы». Ему хотелось перенять все лучшее, чем гордились французские, английские, немецкие, швейцарские учителя. А перенимать оказалось почти нечего. В школах, которые посетил Толстой, царила палочная дисциплина, применялись телесные наказания, учеников заставляли механически зазубривать целые страницы из учебников. Побывав в немецком городе Киссингене, Толстой записал в дневнике: «Был в школе. Ужасно. Молитва за короля, побои, все наизусть, испуганные, изуродованные дети».

Во французском приюте писатель увидел не менее грустную сцену: «Четырехлетние дети по свистку, как солдаты, делают эволюции вокруг лавок, по команде поднимают и складывают руки и дрожащими и странными голосами поют хвалебные гимны богу и своим благодетелям...»

В немецкой школе Толстой присутствовал — на уроке наглядного обучения. Что же он увидел? Учитель долго показывал детям картинку, на которой была нарисована рыба. «Что это такое, милые дети?»— спрашивает он. «Это рыба»,— слышится робкий ответ. «Нет,— отвечает учитель.— Что вы видите?» Дети молчат. Они сидят чинно, не шевелясь. «Что же вы видите?» — «Книжку»,— говорит самый глупый. Умные школьники в недоумении, а учитель радуется! «Да, да, очень хорошо, книга. А в книге что?» Самый бойкий отвечает: «Буквы». Но учитель недоволен: «Надо думать о том, что говоришь».

И еще долго продолжался этот странный урок. Учитель не успокоился, пока не добился ответа, что в руках у него «картина, изображающая рыбу».

Когда Толстой вернулся из-за границы на родину, побыв в начальных классах русской школы, он увидел, что и здесь учителя мучают школьников «наглядным» обучением. Ребятам их наставники задавали, например, такие вопросы: «В чем состоит различие между курицей и собакой? А в чем сходство между ними?» Или: «Действие рыбы состоит в том, что она плавает. А действие змеи, блохи, соловья, таракана, учителя, ученика?»

Даже самые сообразительные школьники не знали, что им ответить на такие вопросы. «Все, что вы видите,— писал о подобных «уроках» Толстой, — это скучающие лица детей, насильно вогнанных в училище, нетерпеливо ожидающих звонка и вместе с тем со страхом ожидающих вопроса учителя...» 

Вот тогда-то исполнились в печати статьи Толстого-педагога, в которых он заявил, что ни в царской России, ни в странах буржуазного Запада никто не заботится о том, чтобы дети из народа получали настоящее образование.

Толстому хотелось, чтобы его ученики получали знания по многим предметам — чтению, письму, арифметике, русской истории, математике и другим.

Он хотел также приохотить их к труду на земле — ребята сеяли и выращивали лен, горох, морковь, репу, сами убирали урожай.

Одним из любимейших занятий яснополянских школьников было писание и обсуждение сочинении. Лучшие из них печатались в книжках, выпускавшихся приложениями к журналу «Ясная Поляна». В статье «Кому у кого учиться писать...» Толстой поведал о том, как он вместе с даровитейшими своими учениками, Федькой и Семкой, писал повесть на пословицу «Ложкой кормит, стеблем глаз колет». Лучшие ее страницы, по признанию Толстого, принадлежат не ему, а его «соавторам» — Федьке и Семке...

Мы можем только улыбнуться, прочитав признание молодого Толстого, что его любимые ученики были более талантливыми писателями, чем он сам — будущий автор «Войны и мира». Но нет сомнений в том, что ученики Яснополянской школы помогли писателю овладеть подлинно народным языком, которым он десять лет спустя напишет «Азбуку», «Новую азбуку» и четыре «Русские книги для чтения».                                         

По этим «учебным книгам» Толстого обучались несколько поколений русских школьников. Многие произведения из этих книг и сегодня издаются у нас огромными тиражами, а их так трудно увидеть в книжных магазинах — школьники покупают их нарасхват...

Значение «Азбуки» и «Новой азбуки» Толстого, а также его четырех «Русских книг для чтения» состояло в том, что в свое время они сыграли роль первой в нашей стране детской энциклопедии, из которой юные читатели получали не только поэтические, художественные впечатления, но и начальные сведения по истории, астрономии, ботанике, зоологии, физике, химии, механике и другим наукам.

В поисках интересного материала для своей детской энциклопедии Толстой не жалел ни сил, ни времени, ни труда. Как воспринимались его уроки яснополянскими школьниками, наши читатели могут увидеть из воспоминаний одного из них — Василия Морозова (послужившего Толстому прототипом для образа талантливого Федьки, нарисованного писателем в статье «Кому у кого учиться писать...»). «Я часто представляю себе те счастливые годы,— вспоминал Василий Морозов,— которые я провел в школе в Ясной Поляне учеником». И в своей книжке он очень живо, с большой искренностью и непосредственностью описал, как жила, как вооружала знаниями руководимая Толстым школа, какая чудесная была в ней атмосфера захватывающей увлеченности, бесстрашия и свободы и вместе с тем собранности, порядка, основанных на доверительно-уважительных отношениях учеников к учителю и учителя к ученикам.

Младший из друзей и помощников Толстого Алексей Петрович Сергеенко описал привлекшую в свое время широкое внимание своеобразную демонстрацию любви и привязанности к «дедушке» Толстому детей рабочих и служащих города Тулы, летом 1907 года, отправившихся в Ясную Поляну — числом более 900 школьников. Это был подлинный праздник и для гостей Ясной Поляны и особенно для Льва Николаевича. Он наслаждался встречей с детьми, их искренней веселостью, их забавами, сам, по его словам, чуть не впал в детство, показывая ребятам пируэты на турнике, верховую езду на молодой, горячей лошади, «фокусы» с башкирской шляпой. Радость, доставленную 79-летним «дедушкой», ребята увезли с собой в город и долго ее хранили.

Тот же автор почти «застенографировал» одну из творческих импровизаций Толстого — сказку об огурцах, рассказанную им осенью 1909 года внуку Илюшке и внучке Сонечке[7]. Кто читал «учебные книги» Толстого, тот знает, каким неистощимо-изобретательным сказочником и рассказчиком был великий романист.

Хотелось бы попросить юных читателей этой книги проявить особую внимательность к редко печатаемым воспоминаниям старшего внука Льва Николаевича — Сергея Сергеевича Толстого. Он назвал свои воспоминания очень отчетливо — «Как я помню Льва Николаевича Толстого и чему он меня учил». Тут два вопроса: «Как помню своего деда?» И ответ на него: «как будто вижу его перед собой: так ярко он мне запомнился». На вопрос «Чему он меня учил?» внук писателя отвечает примерами, которые он называет «уроками жизни». А вывод из них один: будь честным, порядочным, совестливым, трудолюбивым, правдивым, добрым, приветливым...

А как хорош и сегодня очерк А. Воюркова «Сад Толстого»! Его, как и других мальчишек, забиравшихся за яблоками в сад московской усадьбы писателя, поразили слова Толстого о том, что деревья — живые существа, что им больно, когда ломают их ветви. Говоря это, писатель учил маленьких «варваров» ценить, любить и беречь все живое...

Замечательно, что старший внук Толстого Сергей Сергеевич в конце своих воспоминаний обращается к «современным ребятам», к тем, «кто сейчас учится». Он был уверен, что «уроки жизни», полученные им от Льва Николаевича, ни на йоту не утратили своей содержательности и для новых поколений советских детей.

Начинаются «Приложения» к основному составу нашей книги воспоминаниями самого Толстого о его детстве, написанными в 1903 году. Внимательные читатели найдут в них много общего с тем, что они узнают из повестей «Детство», «Отрочество» и «Юность».

Сравнивая, сопоставляя их содержание с тем, что рассказывает Толстой в воспоминаниях о своем детстве, читатели еще раз убедятся в том, что в основе трилогии, как и других произведений великого мастера, лежит живая жизнь, воплощенная им в незабываемые художественные образы.

К. Ломунов

 

Источник: Толстой Л.Н. Детство. Отрочество. Юность. / Послесловие К.Н. Ломунова. Художник Н.А. Абакумов. -  Текст печатается по изданию: Толстой Л.Н. Детство. Отрочество. Юность. - Л.: Худож. Лит., 1980. - М.: Просвещение, 1988. - 304 с.