Тема 1. Предмет и методы психологии. Практика.

Фридрих Ницше Злая мудрость. Афоризмы и изречения

* 2. О ПОЗНАНИИ *

И истина требует, подобно всем женщинам, чтобы ее любовник

стал ради нее лгуном, но не тщеславие ее требует этого, а ее

жестокость.

И правдивость есть лишь одно из средств, ведущих к

познанию, одна лестница, -- но не /сама/ лестница.

Жизнь ради познания есть, пожалуй, нечто безумное; и все

же она есть признак веселого настроения. Человек, одержимый

этой волей, выглядит столь же потешным образом, как слон,

силящийся /стоять/ на голове.

Для познающего всякое право собственности теряет силу: или

же все есть грабеж и воровство.

Лишь недостатком вкуса можно объяснить, когда человек

познания все еще рядится в тогу "морального человека": как раз

по нему и /видно/, что он "не нуждается" в морали.

Изолгана и сама ценность познавания: познающие говорили о

ней всегда в свою защиту -- они всегда были слишком

исключениями и почти что преступниками.

Вы, любители познания! Что же до сих пор из любви сделали

вы для познания? Совершили ли вы уже кражу или убийство, чтобы

узнать, каково на душе у вора и убийцы?

Видеть и все же не верить, -- первая добродетель

познающего; видимость -- величайший его искуситель.

Чем ближе ты к полному охлаждению в отношении всего

чтимого тобою доныне, тем больше приближаешься ты и к новому

разогреванию.

В усталости нами овладевают и давно преодоленные понятия.

Нечто схожее с отношением обоих полов друг к другу есть и

в отдельном человеке, именно, отношение воли и интеллекта (или,

как говорят, сердца и головы) -- это суть мужчина и женщина;

между ними дело идет всегда о любви, зачатии, беременности. И

заметьте хорошенько: /сердце/ здесь мужчина, а /голова/ --

женщина!

Одухотворяет сердце; дух же сидит и вселяет мужество в

опасности. О, уж этот язык!

Лишь человек делает мир мыслимым -- мы все еще заняты

этим: и если он его однажды понял, он чувствует, что мир отныне

его /творение/ -- ах, и вот же ему приходится теперь, подобно

всякому творцу, /любить/ свое творение!

Высшее мужество познающего обнаруживается не там, где он

вызывает удивление и ужас, -- но там, где далекие от познания

люди /воспринимают/ его поверхностным, низменным, трусливым,

равнодушным.

Это свойственное познаванию хорошее, тонкое, строгое

чувство, из которого вы вовсе не хотите сотворить себе

добродетели, есть цвет многих добродетелей: но заповедь "ты

должен", из которого оно возникло, уже не предстает взору;

корень ее сокрыт под землей.

Больные лихорадкой видят лишь призраки вещей, а те, у кого

нормальная температура, -- лишь тени вещей; при этом те и

другие нуждаются в одинаковых словах.

Что вы знаете о том, как сумасшедший любит разум, как

лихорадящий любит лед!

Кто в состоянии сильно ощутить взгляд мыслителя, тот не

может отделаться от ужасного впечатления, которое производят

животные, чей глаз медленно, как бы на стержне,

/вытаращивается/ из головы и оглядывается вокруг.

Он одинок и лишен всего, кроме своих мыслей: что

удивительного в том, что он часто нежится и лукавит с ними и

дергает их за уши! -- А вы, грубияны, говорите -- он /скептик/.

Кому свойственно отвращение к возвышенному, тому не только

"да", но и "нет" кажется слишком патетическим, -- он не

принадлежит к отрицающим умам, и, случись ему оказаться на их

путях, он внезапно останавливается и бежит прочь -- в заросли

скепсиса.

Когда спариваются скепсис и томление, возникает /мистика/.

Чья мысль хоть раз переступала мост, ведущий к мистике,

тот не возвращается оттуда без мыслей, не отмеченных

стигматами.

Вера в причину и следствие коренится в сильнейшем из

инстинктов: в инстинкте мести.

Кто /чувствует/ несвободу воли, тот душевнобольной; кто

/отрицает/ ее, тот глуп.

Совершенное познание необходимости устранило бы всякое

"долженствование", -- но и постигло бы необходимость

"долженствования", как следствие /незнания/.

Против /эпикурейцев/. -- Они /избавились/ от какого-то

заблуждения и наслаждаются волей, как бывшие пленники. Или они

преодолели, либо /верят/ в то, что преодолели, противника, к

которому испытывали ревность, -- без малейшего сочувствия к

тому, кто ощущал себя не в плену, а в /безопасности/, -- без

сочувствия и к страданию самих преодоленных.

Я различаю среди философствующих два сорта людей: одни

всегда размышляют о своей защите, другие -- о нападении на

своих врагов.

Нести при себе свое золото в неотчеканенном виде связано с

неудобствами; так поступает мыслитель, лишенный формул.

/Дюринг/: человек, отпугивающий сам от своего образа

мыслей и, как вечно тявкающий и кусачий пес на привязи,

улегшийся перед своей философией. Никто не пожелает себе такую

обрызганную слюною душу. Оттого его философия не привлекает.

* 5. ИСКУССТВО И ХУДОЖНИК *

174

Женщина и гений не трудятся. Женщина была до сих пор

величайшей роскошью человечества. Каждый раз, когда мы /делаем/

все, что в наших силах, мы не трудимся. Труд -- лишь средство,

приводящее к этим мгновениям.

175

Мое направление в /искусстве/: продолжать творить не там,

где пролегают /границы/, но там, где простирается /будущее

человека/! Необходимы образы, по которым можно будет /жить/!

176

Красота /тела/ -- слишком /"поверхностно"/ понималась она

художниками: за этой поверхностной красотой должна была бы

воспоследовать красота всего строения организма, -- в этом

отношении высочайшие образы /стимулируют сотворение прекрасных

личностей/: это и есть смысл искусства, -- кто чувствует себя

пристыженным в его присутствии, того оно делает /недовольным/,

и охочим до творчества того, кто достаточно силен. Следствием

/драмы/ бывает: "И я хочу быть, как этот герой" --

стимулирование творческой, обращенной на нас самих силы!

177

/Умолканье/ перед прекрасным есть глубокое /ожидание/,

/вслушивание/ в тончайшие, отдаленнейшие тона -- мы ведем себя

подобно человеку, который весь обращается в слух и зрение:

красота имеет /нам нечто сказать/, /поэтому/ мы /умолкаем/ и не

думаем ни о чем, /о чем мы обычно думаем/. Тишина, присущая

каждой созерцательной, терпеливой натуре, есть, стало быть,

некая /подготовка/, /не больше/! Так обстоит со всякой

контемпляцией: эта утонченная податливость и расслабленность,

эта гладкость, в высшей степени чувствительная, уступчивая в

отношении нежнейших впечатлений.

А как же /внутренний покой/, /чувство удовлетворенности/,

/отсутствие напряжения/? Очевидно, здесь имеет место некое

весьма /равномерное излияние нашей силы/: мы как бы

/приспосабливаемся/ при этом к высоким колоннадам, по которым

мы бродим, и сообщаем своей душе такие движения, которые сквозь

покои и грацию суть /подражания/ тому, что мы видим. Словно бы

некое благодатное общество вдохновляло нас на благородные

жесты.

178

Смысл наших садов и дворцов (и поскольку же смысл

всяческого домогания богатств) заключается в том, чтобы

/выдворить из наших взоров беспорядок и пошлость и сотворить

родину дворянству души/.

Людям по большей части кажется, что они делаются /более

высокими натурами/, давая воздействовать на себя этим

прекрасным, спокойным предметам: отсюда погоня за Италией,

путешествия и т. д., всяческое чтение и посещение театров. /Они

хотят формироваться/ -- таков смысл их культурной работы! Но

сильные, могущественные натуры хотят /формировать/ и /изгнать

из своего окружения все чуждое/.

Так же уходят люди и в великую природу: не для того, чтобы

находить себя, а чтобы утрачивать и забывать себя в ней.

"/Быть-вне-себя/" как желание всех.

179

Чарующее произведение! Но сколь нестерпимо то, что творец

его всегда напоминает нам о том, что это /его/ произведение.

180

Он научился выражать свои мысли, но с тех пор ему уже не

верят. Верят только заикающимся.

181

Кто, будучи поэтом, хочет платить наличными, тому придется

платить /собственными/ переживаниями: оттого именно не выносит

поэт своих ближайших друзей в роли толкователей -- они

разгадывают, отгадывая /вспять/. Им следовало бы восхищаться

тем, /куда/ приходит некто путями своих страданий, -- им

следовало бы учиться смотреть вперед и вверх, а не назад и

вниз.

182

Вовсе не легко отыскать книгу, которая научила нас столь

же многому, как книга, написанная нами самими.

183

Сначала приспособление к творению, затем приспособление к

его Творцу, говорившему только символами.

184

Вера в форме, неверие в содержании -- в этом вся прелесть

сентенции, -- следовательно, моральный парадокс.

185

Страстные, но бессердечные и артистичные -- таковыми были

греки, таковыми были даже греческие философы, как /Платон/.

186

Отнюдь не самым желательным является умение переваривать

все, что создало прошлое: так, я желал бы, чтобы /Данте/ в

корне противоречил нашему вкусу и желудку.

187

Величайшие трагические мотивы остались до сих пор

неиспользованными: ибо что знает какой-нибудь поэт о сотне

трагедий совести?

188

"Герой радостен" -- это ускользало до сих пор от

сочинителей трагедий.

189

/Фауст/, трагедия познания? В самом деле? Я /смеюсь/ над

Фаустом.

190

Видеть в /Гамлете/ вершину человеческого духа -- по мне

это значит скромничать в отношении духа и вершины. Прежде всего

это /неудавшееся/ произведение: его автор, пожалуй, смеясь,

согласился бы со мной, скажи я ему это в лицо.

191

Вы сказали /мне/, что есть тон и что слух: но что за дело

до этого музыканту? Объяснили ли вы тем самым музыку или же

опровергли?

192

Существует гораздо больше языков, чем думают, и человек

выдает себя гораздо чаще, чем ему хотелось бы. Что только не

обладает речью? -- Но слушателей всегда бывает меньше, так что

человек как бы выбалтывает свои признания в пустое

пространство: он расточает свои "истины", подобно солнцу,

расточающему свой свет. -- Ну разве не досадно, что у пустого

пространства нет ушей?

193

Лишь теперь брезжит человеку, что музыка -- это

символический язык аффектов: а впоследствии научатся еще

отчетливо узнавать систему влечений музыканта из его музыки.

Он, должно быть, и не подозревал, что /выдает себя тем самым/.

Такова /невинность/ этих добровольных признаний, в

противоположность всем литературным произведениям.

194

Если бы богине Музыке вздумалось говорить не тонами, а

словами, то пришлось бы заткнуть себе уши.

195

В современной музыке дано звучащее единство религии и

чувственности и, стало быть, больше женщины, чем когда-либо в

прежней музыке.

196

/Вагнер/ не испытывал недостатка в благодеяниях со стороны

своих современников, но ему казалось, что принципиальная

несправедливость по отношению к благодетелям принадлежит к

"большому стилю": он жил всегда, как актер, и в плену у иллюзии

образования, к которому по обыкновению влекутся все актеры.

Я сам, должно быть, был величайшим его благодетелем.

Возможно, что в этом случае образ переживет того, кто в нем

изображен: причина этого лежит в том, что в образе, созданном

мною, есть еще место для целого множества действительных

Вагнеров, и прежде всего -- для гораздо более одаренных и более

чистых в намерениях и целях.

197

Наиболее вразумительным в языке является не слово, а тон,

сила, модуляция, темп, с которыми проговаривается ряд слов, --

короче, музыка за словами, страсть за этой музыкой, личность за

этой страстью: стало быть, все то, что не может быть

/написано/. Посему никаких дел с писательщиной.

* 6. МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА *

199

Убожество в любви охотно маскируется отсутствием

/достойного/ любви.

200

Безусловная любовь включает также и страстное желание быть

истязуемым: тогда она изживается вопреки самой себе, и из

готовности отдаться превращается под конец даже в желание

самоуничтожения: "Утони в этом море!"

201

Желание любить выдает утомленность и пресыщенность собой;

желание быть любимым, напротив, -- тоску по себе, себялюбие.

Любящий раздаривает себя; тот, кто хочет стать любимым,

стремиться получить в подарок самого себя.

202

Любовь -- /плод послушания/: но расположение полов часто

оказывается между плодом и корнем, а плод самой любви --

свобода.

203

Любовь к жизни -- это почти противоположность любви к

долгожительству. Всякая любовь думает о мгновении и вечности,

-- но /никогда/ о "продолжительности".

204

Дать своему аффекту имя -- значит уже сделать шаг за

пределы аффекта. Глубочайшая любовь, например, не умеет назвать

себя и, вероятно, задается вопросом: "не есть ли я ненависть?".

205

Немного раздражения вначале и -- и вслед за этим большая

любовь? Так от трения спички происходит взрыв.

206

Жертвы, которые мы приносим, доказывают лишь, сколь

незначительной делается для нас любая другая вещь, когда мы

/любим/ нечто.

207

Не через взаимную любовь прекращается несчастье

неразделенной любви, но через большую любовь.

208

Не то, что мешает нам быть любимыми, а то, что мешает нам

любить полностью, ненавидим мы больше всего.

209

Гордость внушает злополучно влюбленному, что возлюбленная

его нисколько не заслуживает того, чтобы быть любимой им. Но

более высокая гордость говорит ему: "Никто не заслуживает того,

чтобы быть любимым, -- ты лишь недостаточно любишь ее!"

210

"Моя любовь вызывает страх, она столь взыскательна! Я не

могу любить, не веря в то, что любимый мною человек

предназначен совершить нечто бессмертное. А он догадывается, во

что я верю, чего я -- требую!"

211

"Я сержусь: ибо ты неправ" -- так думает любящий.

212

Требование взаимности не есть требование любви, но

тщеславия и чувственности.

213

Удивительно, на какую только глупость ни способна

чувственность, прельщенная любовью: она вдруг начисто лишается

хорошего вкуса и называет безобразное прекрасным, достаточно

лишь любви убедить ее в этом.

214

Действительно справедливые люди недароприимны

(unbeschenkbar): они возвращают все обратно. Оттого у любящих

они вызывают отвращение.

215

Всегда возвращать обратно: не принимать никаких даров,

кроме как в /вознаграждение/ и в знак того, что мы по ним

/узнаем/ действительно любящих и возмещаем это /нашей любовью/.

216

Повелительные натуры будут повелевать даже своим Богом,

сколько бы им ни казалось, что они служат Ему.

217

Ревность -- остроумнейшая страсть и тем не менее все еще

величайшая глупость.

218

Самец жесток к тому, что он любит, -- не из злобы, а из

того, что он слишком бурно ощущает себя в любви и начисто лишен

какого-либо чувства к чувству другого.

219

Величайшее в великих -- это материнское. Отец -- всегда

только случайность.

220

Стремление стать функцией -- женский идеал любви. Мужской

идеал -- ассимиляция и возобладание либо сострадание (культ

страдающего Бога).

221

Женщина не хочет признаваться себе, насколько она любит в

своем возвышенном мужчину (именно мужчину); оттого обожествляет

она "человека" в нем -- перед собой и другими.

222

Женщины гораздо более чувствительны, чем мужчины, --

именно потому, что они далеко не с такой силой осознают

чувственность как таковую, как это присуще мужчинам.

223

Для всех женщин, которым обычай и стыд воспрещает

удовлетворение полового влечения, религия, как духовное

расцепление эротической потребности, оказывается чем-то

незаменимым.

224

*/Потребности сердца/*. Животные во время течки не с такой

легкостью путают свое сердце и свои вожделения, как это делают

люди и особенно бабенки.

225

Если женщина нападает на мужчину, то оттого лишь, чтобы

защититься от женщины. Если мужчина заключает с женщиной

дружбу, то ей кажется, что он делает это оттого, что не в

состоянии добиться большего.

226

Наш век охоч до того, чтобы приписывать умнейшим мужам

вкус к незрелым, скудоумным и покорным простушкам, вкус Фауста

к Гретхен: это свидетельствует против вкуса самого столетия и

его умнейших мужей.

227

У многих женщин, как у медиумических натур, интеллект

проявляется лишь внезапно и толчками, притом с неожиданной

силой: дух веет тогда "над ними", а не из них, как кажется.

Отсюда их трехглазая смышленость в путаных вещах, -- отсюда же

их вера в наитие.

228

Женщин лишает детскости то, что они постоянно возятся с

детьми, как их воспитатели.

229

Достаточно скверно! Время брака наступает гораздо раньше,

чем время любви: понимая под последним свидетельство зрелости

-- у мужчины и женщины.

230

Возвышенная и честная форма половой жизни, форма страсти,

обладает нынче /нечистой/ совестью. А пошлейшая и бесчестнейшая

-- /чистой/ совестью.

230а

Брак -- это наиболее изогланная форма половой жизни, и как

раз поэтому на его стороне чистая совесть.

231

Брак может оказаться впору таким людям, которые не

способны ни на любовь, ни на дружбу и охотно стараются ввести

себя и других в заблуждение относительно этого недостатка, --

которые, не имея никакого опыта ни в любви, ни в дружбе, не

могут быть разочарованы и самим браком.

231а

Брак выдуман для посредственных людей, которые бездарны

как в большой любви, так и в большой дружбе, -- стало быть, для

большинства: но и для тех вполне редкостных людей, которые

способны как на любовь, так и на дружбу.

231б

Кто не способен ни на любовь, ни на дружбу, тот вернее

всего делает свою ставку -- на брак.

* 7. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ВСЯЧИНА *

232

Кто сильно /страдает/, тому /завидует/ дьявол и выдворяет

-- на небо.

233

Нужно гордо поклоняться, если не можешь быть идолом.

234

У язвительного человека чувство пробивается наружу редко,

но всегда очень громко.

235

Лабиринтный человек никогда не ищет истины, но всегда лишь

Ариадну, -- что бы ни говорил нам об этом он сам.

236

В старании /не/ познать самих себя обыкновенные люди

выказывают больше тонкости и /хитрости/, чем утонченнейшие

мыслители в их противоположно старании -- /познать/ себя.

237

Есть дающие натуры и есть воздающие.

238

Даже в своем голоде по человеку ищешь, прежде всего,

/удобоваримой/ пищи, хотя она и была малокалорийной: подобно

картофелю.

239

Многое мелкое счастье дарит наc многим мелким убожеством:

оно портит этим характер.

240

Всяким маленьким счастьем надлежит пользоваться, как

больной постелью: для выздоровления -- и никак иначе.

241

Испытываешь ужас при мысли о том, что внезапно испытываешь

ужас.

242

После опьянения победой всегда проявляется чувство большой

утраты: наш враг, наш враг мертв! Даже потерю друга оплакиваем

мы не столь глубоко -- и оттого громче!

243

Потребность души не следует путать с потребностью /в

душе/: последняя свойственна отдельным холодным натурам.

244

Помимо нашей способности к суждениям мы обладаем еще и

нашим /мнением/ о нашей способности судить.

245

Ты хочешь, чтобы тебя оценивали по твоим замыслам, а /не/

по твоим действиям? Но откуда же у тебя твои замыслы? Из твоих

действий!

246

Только несгибаемый вправе молчать о самом себе.

247

Мы начинаем подражателями и кончаем тем, что подражаем

себе, -- это есть последнее детство.

248

"Я оправдываю, ибо и я поступил бы так же -- историческое

образование. Мне страшно! Это значит: "я терплю самого себя --

раз так!"

249

Если что-то не удается, нужно вдвое оплачивать помощь

своему помощнику.

250

Наши недостатки суть лучшие наши учителя: но к лучшим

учителям всегда бываешь неблагодарным.

251

Наше внезапно возникающее отвращение к самим себе может в

равной степени быть результатом как утонченного вкуса, -- так и

испорченного вкуса.

252

Лишь в зрелом муже становится /характерный признак семьи/

вполне очевидным; меньше всего в легко возбудимых, импульсивных

юношах. Прежде должна наступить тишина, а /количество/ влияний,

идущих извне, сократиться; или, с другой стороны, должна

значительно ослабеть /импульсивность/. -- Так, /стареющим/

народам свойственна словоохотливость по части /характерных для

них свойств/, и они отчетливее обнаруживают эти свойства, чем в

пору своего /юношеского цветения/.

253

Всякое сильное ожидание переживает свое исполнение, если

последнее наступает раньше, чем -- его ожидали.

254

Для очень одинокого и шум оказывается утешением.

255

Одиночество придает нам большую черствость по отношению к

самим себе и большую ностальгию по людям: в обоих случаях оно

улучшается характер.

256

Иной находит свое сердце не раньше, чем он теряет свою

голову.

257

Есть черствость, которой хотелось бы, чтобы ее понимали

как силу.

258

Человек никогда не имеет, ибо человек никогда не /есть/.

Человек всегда приобретает или теряет.

259

Доподлинно знать, что именно причиняет нам боль и с какой

легкостью некто причиняет нам боль, и, зная это, как бы наперед

предуказывать своей мысли безболезненный для нее путь -- к

этому и сводится все у многих любезных людей: они доставляют

радость и вынуждают других излучать радость, -- так как их

/очень страшит боль/, это называется "чуткостью". -- Кто по

черствости характера привык рубить сплеча, тому нет нужды

ставить себя таким образом на место другого, и /зачастую/ он

причиняет ему /боль/: он и /понятия не имеет/ об этой легкой

одаренности на боль.

260

Можно так сродниться с кем-нибудь, что видишь его во сне

делающим и претерпевающим все то, что он делает и претерпевает

наяву, -- настолько сам ты мог бы сделать и претерпеть это.

261

"Лучше лежать в постели и чувствовать себя больным, чем

быть /вынужденным делать/ что-то" -- по этому негласному

правилу живут все самоистязатели.

262

Люди, недоверчивые в отношении самих себя, больше хотят

быть любимыми, нежели любить, дабы однажды, хотя бы на

мгновение, суметь поверить в самих себя.

263

Этой паре присущ, по сути дела, одинаковый дурной вкус: но

один из них тщится убедить себя и нас в том, что вкус этот --

верх изысканности. Другой же стыдится своего вкуса и хочет

убедить себя и нас в том, что ему присущ иной и более

изысканный -- наш вкус. К одному из этих типов относятся все

филистеры образования.

264

Он называет это верностью своей партии, но это лишь его

комфорт, позволяющий ему не вставать больше с этой постели.

265

Для переваривания, в целях здоровья, потребна некоторого

рода лень. Даже для переваривания переживания.

266

Вид наивного человека доставляет мне наслаждение, если

только по природе он зол и наделен умом.

267

Изворотливые люди, как правило, суть обыкновенные и

несложные люди.

268

Чтобы взваливать неприятные последствия собственной

глупости на саму свою глупость, а не на свой характер, --- для

этого требуется больше характера, чем есть у большинства людей.

269

Там, где дело идет о большом благополучии, следует

/накоплять/ свою репутацию.

270

/Стендаль/ цитирует как закулисную сентенцию: "Telle

trouve a se vendre, qui n'eut pas trouve a se donner". "Никто

не хочет ее задаром: оттого вынуждена она продаваться!" --

сказал бы я.

271

Человек придает поступку ценность, но как удалось бы

поступку придать человеку ценность!

272

Есть персоны, которые хотели бы вынудить каждого к полному

приятию или отрицанию их собственной персоны, -- к таковым

принадлежал /Руссо/: их мучительный бред величия проистекает из

их недоверия к самим себе.

273

Я воспринимаю как вредных всех людей, которые не могут

больше быть противниками того, что они любят: они портят тем

самым лучшие вещи и лучших людей.

274

Я хочу знать, если ли ты /творческий/ или /переделывающий/

человек, в каком-либо отношении: как творческий, ты

принадлежишь к свободным, как переделывающий, ты -- их раб и

оружие.

275

"Не будем говорить об этом!" -- "Друг, /об этом/ мы не

вправе даже молчать".

276

Берегись его: он говорит лишь для того, чтобы затем

получить право слушать, -- ты же, собственно, слушаешь лишь для

оттого, что неуместно всегда говорить, и это значит: ты

слушаешь плохо, а он только и умеет что слушать.

277

У нас есть что сказать друг другу: и как хорошо нам

спорить -- ты влеком страстями, я полон оснований.

278

Он поступил со мной несправедливо -- это скверно. Но что

он хочет теперь выспросить у меня прощения за свою

несправедливость, это уже по части вылезания-из-кожи-вон!

279

*/После разлада/*. "Пусть говорят мне что угодно, чтобы

причинить мне боль; слишком мало знают меня, чтобы быть в

курсе, что больше всего причиняет мне боль".

280

Ядовитейшие стрелы посылаются вслед за тем, кто

отделывается от своего друга, не оскорбляя его даже.

281

Поверхностные люди должны всегда лгать, так как они лишены

содержания.

281а

К этому человеку прилган не его внешний вид, но его

внутренний мир: он ничуть не хочет казаться мнимым и плоским --

каковым он все-таки является.

282

Противоположностью актера является не честный человек, но

исподтишка пролгавшийся человек (именно из них выходят

большинство актеров).

283

Актеры, не сознающие своего актерства, производят

впечатление настоящих алмазов и даже превосходят их -- блеском.

284

Актерам некогда дожидаться справедливости: и часто я

рассматриваю нетерпеливых людей с этой точки зрения -- не

актеры ли они.

285

Не путайте: актеры гибнут от недохваленности, настоящие

люди -- от недолюбленности.

286

Так называемые любезники умеют давать нам сдачу и с мелочи

любви.

287

Мы хвалим то, что приходится нам по вкусу: это значит,

когда мы хвалим, мы хвалим собственный вкус -- не грешит ли это

против всякого хорошего вкуса?

287а

Хваля, хвалишь всегда самого себя; порицая, порицаешь

всегда другого.

288

Ты говоришь: "Мне нравится это" -- и мыслишь, что тем

самым хвалишь меня. Но /мне/ не нравишься ты! --

289

В каждом сношении людей речь идет только о беременности.

290

Кто не оплодотворяет нас, делается нам явно безразличным.

Но тот, кого оплодотворяем /мы/, отнюдь не становится тем самым

для нас любимым.

291

Со всем своим знанием других людей не выходишь из самого

себя, а все больше входишь в себя.

292

/Мы/ более искренни по отношению к другим, чем по

отношению к самим себе.

Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый теряет

свой рассудок и получает какой-то другой.

294

Собака оплачивает хорошее расположение к себе покорностью.

Кошка наслаждается при этом собою и испытывает сладострастное

чувство силы: она ничего не дает обратно.

295

Фамильярность превосходящего нас человека озлобляет, так

как мы не можем расплатиться с ним тою же монетой. Напротив,

следует посоветовать ему быть вежливым, т. е. постоянно делать

вид, что он уважает нечто.

296

Что какой-то человек приходятся нам по душе, это мы охотно

зачитываем в пользу его и нашей собственной моральности.

297

Кто беден любовью, тот скупиться даже своей вежливостью.

297а

Кто честно относится к людям, тот все еще скупится своей

вежливостью.

298

Когда мы желаем отделаться от какого-то человека, нам

надобно лишь унизить себя перед ним -- это тотчас же заденет

его тщеславие, и он уберется восвояси.

299

Бюргерские и рыцарские добродетели не понимают друг друга

и чернят друг друга.

300

Незаурядный человек познает в несчастьи, сколь ничтожно

все достоинство и порядочность осуждающих его людей. Они

лопаются, когда оскорбляют их тщеславие, -- нестерпимая,

ограниченная скотина предстает взору.

301

Из своего озлобления к какому-то человеку стряпаешь себе

моральное негодование -- и любуешься собою после: а из

пресыщения ненавистью -- прощение -- и снова любуешься собою.

302

Познавая нечто в человеке, мы в то же время разжигаем в

нем это, а кто познает лишь низменные свойства человека, тот

обладает и стимулирующей их силой и дает им разрядиться.

Аффекты ближних твоих, обращенные против тебя, суть критика

твоего познания, сообразно уровню его высоты и низости.

303

Не то, что он делает и замышляет против меня днем,

беспокоит меня, а то, что я по ночам всплываю в его снах, --

приводит меня в ужас.

304

Культура -- это лишь тоненькая яблочная кожура над

раскаленным хаосом.

305

Эпоха величайших свершений окажется вопреки всему эпохой

ничтожнейших воздействий, если люди будут резиновыми и чересчур

эластичными.

306

/Дюринг/, верхогляд, повсюду ищет коррупцию, -- я же

ощущаю другую опасность эпохи: великую посредственность --

никогда еще не было такого количества /честности/ и

/благонравия/.

307

Теперь это только эхо, через что события приобретают

"величие": эхо газет.

307а

Иной лишь после смерти делается великим -- через эхо.

308

Этим конституционным монархам вручили добродетель: с тех

пор они не могут больше "поступать несправедливо", -- но для

этого у них и отняли власть.

309

Хоть бы Европа в скором времени породила /великого

государственного/ мужа, а тот, кто нынче, в мелочную эпоху

плебейской близорукости, чествуется как "великий реалист",

пусть пользуется /мелким авторитетом/.

310

Не давайте себя обманывать! Самые деятельные народы несут

в себе наибольшую усталость, их беспокойство есть слабость, --

в них нет достаточного содержания, чтобы ждать и лениться.

311

В Германии гораздо больше чтут желание, нежели умение: это

самый подходящий край для несовершенных и претенциозных людей.

ПРИМЕЧАНИЯ

"Афоризмы, собранные под этим названием, датируются

1882-1885 гг., т. е. время их появления охватывает период от

завершения "Веселой науки" до окончательного написания "Так

говорил Заратустра". Речь шла об издании отдельной "книги

сентенций" в объеме примерно в 600 афоризмов, которые должны

были in nuce содержать квинтэссенцию ницшевской философии; сюда

входил не только новый материал, но и подборка отдельных

отрывков из обоих томов "Человеческого, слишком человеческого",

"Утренней зари" и "Веселой науки". К середине 1883 г.

появляются варианты названия книги: "В открытом море",

"Молчаливая речь", "По ту сторону добра и зла" (!) и, наконец,

"Злая мудрость". Сохранился даже листок с предполагаемым

французским эпиграфом: "Il sait gouter sa vie en paresseux

sense qui pond sur ses plaisirs. /Duc de Nevers/ ("Он умеет

наслаждаться жизнью, как рассудительный ленивец, высиживающий

свои удовольствия. /Герцог Неверский/"). Замысел, впрочем,

остался неосуществленным, работа над "Заратустрой" и уже после

над "По ту сторону добра и зла" превратила собранный материал в

/сырье/ к названным книгам (достаточно сказать, что почти весь

раздел "Афоризмы и интермедии" в "По ту сторону добра и зла" в

готовом виде "заимствован" из "Злой мудрости").

Сохранившиеся материалы были опубликованы в 12-м томе

Naumann-Ausgabe (S. 355--422) в редакторском варианте Фрица

Кёгеля. Последний исключил из них все афоризмы, повторяющиеся в

опубликованных книгах Ницше, сократив таким образом объем

издания почти вдвое. В общей панораме ницшевского мировоззрения

эта "ненаписанная книга" (как, впрочем, и "Веселая наука" в

переходе ее от четвертой к пятой книге) занимает довольно

своеобразное место и представляет немалый интерес; речь идет,

по существу, о некоем переходном, переломном этапе мысли Ницше,

уже достаточно окрепшей от "детской болезни" артистического

пессимизма и еще не погрузившейся в катастрофический реализм

последнего периода. Читателю предоставлена возможность

прослеживать перипетии /становления/ этой мысли вплоть до

стилистических исканий и превращений -- не на готовом

материале, а как бы в процессе растирания красок...

Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое; Веселая

наука; Злая мудрость: Сборник / Пер. с нем.; Худ. обл. М. В.

Драко. - Мн.: ООО "Попурри", 1997. - 704 с.